Габриэле д'Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы

Он придает своим словам жесткий оттенок подлинной речи, забываясь, как если бы он сам был оратором в собрании.

Фиески (взбешенный, перебивая). Ах, значит, у него хватает бесстыдства объявлять себя хранителем народной гнили, у этого морганатического мужа покровительницы мошенников? Он хвастает тем, что занялся бальзамированием трупа родины, этот разрыватель могил?

Некоторые.А Фламма? А Фламма?

Крики продолжают раздаваться, как отдаленный гул.

Фауро.В него-то он направил свой последний удар, открыто, лицом к лицу, не сводя своих глаз с его глаз. Удивительная минута спокойной и сознательной свирепости. Свирепости старца и мастера, который знает, где на молодом теле самое больное место, который знает, куда нанести самую жестокую рану. Вся гордость Руджеро Фламмы (разве мы не знаем его и не любим его даже за это?), вся эта алчная гордость была там обнаженная, вся — трепет. И на этом-то ужасном живом лице старец запечатлел с рассчитанной медлительностью следующие слова, (кажется, ни одно из них не ускользнуло из моей памяти): «Молча лег бы преждевременно в яму, которую вы мне роете, если бы я видел среди вас настоящего человека, созданного для великой необходимости, — широкое и свободное человеческое сердце, сына земли, возникшего из недр нашей почвы. Но час еще не пробил. Новый человек еще не родился, и у нас еще нет охоты умирать. Если текущая жизнь пуста и бесплодна, то не вам суждено оплодотворить ее. В глубине ваших глаз я не вижу великой судьбы, но один лишь бред. Вы не принадлежите к племени созидателей».

Фиески.Ах, вот оно старческое бешеное бессилие, отказывающее другим в силе и мужестве! Но для вас, по-видимому, это великие слова, Фауро…

Фауро.Я верю в вождя, которого избрал: я верю, что Руджеро Фламма способен опровергнуть эти слова, на деле, завтра же. Но всюду, на каком угодно поприще, всякое проявление мужской энергии, мужской и спокойной воли, грубой искренности, воодушевляет меня: тем более что в эпоху пустословия и метаний подобное проявление редко. Я и мои товарищи, бросив уединение наших студий и наших лабораторий, пошли на борьбу с предчувствием близкого появления главенствующей и созидательной идеи, у которой мы хотели быть послушным и светлым орудием, для восстановления города, отчизны и латинского могущества. Мы не решимся повторять двусмысленные припевы улицы вокруг этого стола, над которым столько раз на наших глазах наклонялось чело того, кто нас ведет.

Бандини.Теперь — время разрушения и всякое оружие хорошо. Возвращайтесь к вашим книгам и к вашим колбам!

Фауро.У каждого свое оружие! Я, со своей стороны, не стану бросать грязью в эту последнюю неподвижную колонну мира, которая должна рухнуть. Сила ее сопротивления так упорна, а грохот ее падения будет так ужасен, что, пораздумав, я далеко не склонен предаваться шуткам. А все остальное мне кажется слишком малым и не стоящим внимания в этот час.

Фиески.Не стоящим внимания? А мотовство, мошенничество, нечистая на руку торговля, весь этот позор…

Один из группы (выкрикивая). Долой эту колонну, в грязь и в кровь!

Издали доносятся непрерывные, как гул океана, крики.

Нерва (неожиданно возвращаясь, задыхаясь). Войска загородили улицу. Толпа отброшена к площади. Фламма теперь в доме Даниэле Стено, говорит из окна. Идемте! Идемте! Кто со мной?

Вся толпа в беспорядке бросается к выходу.

Витторе Коренцио , Сиджисмондо Леони и Джиордано Фауро остаются.

Фауро.Любой громкий голос может бросить их на препятствие. Нам они не доверяют. Громкие крики опьяняют их, а мысль пугает. Но это — пылкий народ. Разрушитель может рассчитывать на эти груди и на эти руки. Между ними найдется не один хороший кабацкий трибун: взять хотя бы Фиески…

Они идут к балкону и несколько мгновений всматриваются в гибельный освещенный город, отблеск огней которого, как фосфорическое сияние, стелется по сумрачному, фиалкового цвета небу, где зажигаются звезды.

Коренцио.Крики удаляются, толпа рассыпается. Час великой резни еще не пробил.

Фауро.Ты обратил внимание на Дечио Нерву, когда он появился? В кулаке у него были молнии сражения. «Фламма обратился с речью из окна. Пойдем умереть у него на глазах!» Ослепление. Когда мы вошли сюда, я и Сиджисмондо, мы шли как раз из дома Даниэле Стено, куда мы унесли Фламму почти на руках, чтобы спасти его от жестокой пытки этого торжества и этого позорного хора. Был бледен, как раненый, и делал сверхчеловеческое усилие не поддаться одному из этих ужасных судорожных кризисов, которые время от времени надрывают постоянное напряжение его нервной системы. Я слышал, как он скрежетал зубами…