Эрнст Юнгер - Африканские игры

— А, рис — ведь сегодня у нас большой праздник.

Мне сейчас кажется, что простой смысл этих слов на его родном языке был выражен лучше:

— Ah, du riz — cʼest un jour de grande fête aujourdʼhui.

Лишь благодаря такому намеку я понял, что попал в этот дом в канун Рождества.

Когда мы съели суп, старик высыпал на стол множество стертых монет, какие обычно подают через едва приоткрытую дверь на черной лестнице. И принялся раскладывать их, как ребенок, играющий в камешки: сперва коричневые ряды пфеннигов; впереди них, как офицеры, — никелевые монетки; и, наконец, словно генерал, — мелкая серебряная монета, какую нищий получает только по большим праздникам.

Дневная выручка, похоже, удовлетворила старика, ибо он заказал бутылку вина и попросил принести второй стакан, который с добродушным достоинством пододвинул мне.

Так я познакомился с вином нищего, которое в одном превосходном стихотворении восхваляется как волшебный целебный напиток [41] Имеется в виду стихотворение Шарля Бодлера «Вино тряпичников». .

Мы поболтали и выпили, а потом хозяин со свечой проводил нас по узкой лестнице наверх и отворил пустую комнату, вся обстановка которой состояла из двух неряшливых, застеленных красным бельем кроватей. Мы улеглись в темноте, и сразу, после того как сосед пожелал мне спокойной ночи, я услышал, как он заснул с легкими вздохами, свойственными старикам.

Я же еще некоторое время лежал, опираясь локтями о подушку и размышляя о последних впечатлениях. Самый таинственный отрезок нашего дня — момент, непосредственно предшествующий засыпанию. Мы вступаем в сон нерешительно — словно в пещеру, которая в первых своих изгибах еще освещена проникающим от входа слабым отблеском дневного света. Пытаясь в сгущающихся сумерках распознать внутренние формы пещеры, мы поддаемся чарам, из-за которых предмет обретает для нас большую силу, нежели смотрящий на него глаз. Потом вдруг появляются сверкающие картины, прозрачные, скрытый смысл которых высвечивается благодаря какому-то новому, незнакомому свету. В этот момент мы часто выныриваем из первой дремоты, будто нас испугало приближение к чему-то запретному.

В приступе такого испуга я очнулся и увидел, что наша каморка странно преобразилась. Снегопад кончился, и за окном полная луна ослепительно озаряла белые остроконечные крыши, обрамляющие задний двор. Ее холодное сияние наполняло комнату голубым, стекловидным светом. Я почти не удивился, разглядев в этом призрачном блеске фигуру, стоящую у открытого окна. Хотя лицо было от меня скрыто, я узнал Доротею; она молча смотрела во двор.

Охваченный любопытством, я тихо поднялся и, затаив дыхание, встал позади нее, чтобы разглядеть хоть что-то через ее левое плечо. Снег, натянутый в оконной раме как холст, заставил меня снова почувствовать усталость, еще более сильную. Я на мгновение сомкнул веки; потом начал расспрашивать Доротею как о прошлом, так и о будущем, а она отвечала мне короткими фразами — некоторые сохранились у меня в памяти до сих пор. Но, в сущности, как когда-то в беседе со старым слугой, я уже заранее знал ответы. В сущности, будущее — это нечто такое, что мы уже раньше предвидели и предчувствовали: оно есть наше воспоминание.

Однако в самом ли деле я спрашивал, а Доротея отвечала мне фразами ? Или скорее то были картины, поднявшиеся из хаоса и словно подтвержденные эхом?.. Теперь мы с ней двигались по вымершей местности, где из земли вырывался огонь, властный, как пламя в кузнице. Мы двигались в этом пламени и не сворачивали с дороги, хотя именно здесь сосредотачивался огонь. Казалось странным, что при таком огне можно так сильно чувствовать стужу…

Холод разбудил меня, и сквозь рассеивающийся сумрак я увидел в оконной раме белый снег, блеклое полотно, неисписанный лист бумаги. Удивительно, что все это, хоть и сыграло столь важную роль в моей жизни, вспоминалось потом лишь изредка, как бы во сне. Вообще же я постарался поскорее выкинуть это из головы и дальше жить, как положено, — с бодрствующим сознанием.

Той ночью я видел Доротею в последний раз: время детства закончилось.

Проснулся я рано. Старый нищий еще спал, я же тихонько оделся и покинул это мрачное пристанище.

Свежий снег, подобно одеялу, лежал на большой площади Станислава, воздух был прохладен и чист. Я чувствовал себя бодро, как после кровопускания. Проникновение в сферу беззакония не менее поучительно, чем первое любовное приключение или первый бой; общим для этих ранних форм жизненного опыта является то, что поражение, которое терпит человек, пробуждает в нем новые и более мощные силы. Мы рождаемся чересчур дикими, а исцелить такое лихорадочное брожение в наших душах можно лишь горьким напитком.