Габриэле д'Аннунцио - Том 4. Торжество смерти. Новеллы

На горизонте показалась озаренная солнцем Пескара.

— Идет процессия, — объявил один из возчиков. Прочие начали хлестать лошадей, дорога огласилась громыханием тяжелых телег, звоном бубенчиков и хлопаньем бича.

Страшная тряска и шум на минуту привели Орсолу в чувство. Один из мужиков обнял ее за талию, почувствовав у своего лица запах вина, она в слепом ужасе начала кричать и метаться, как в кошмаре. Образ Линдоро вдруг всплыл у нее в памяти, и она начала дрожать всем телом. Лишь только телега остановилась, она сползла на землю и, шатаясь, побрела искать какое-нибудь удобное место, где можно было упасть.

Навстречу шли девушки, покрытые белыми покрывалами, они держали в руках разрисованные свечи и пели. Вслед за этим хором ангелов развевались хоругви, хор пел хвалебную песнь в честь только что выпавшего дождя:

Орсола, увидя шествие, свернула за угол и, дойдя до дома Розы Катэны, вошла в него. У нее закружилась голова, и она упала на пол. Снова началось кровотечение, парализовавшее нижнюю часть тела, и она потеряла сознание.

Розы не было дома, в этот день все были увлечены крестным ходом. В углу комнаты сидел Муа, слепой отец Розы, отвратительного вида старик, пригвожденный в течение многих лет к деревянному креслу параличом, тщетно старался он понять причину шума в доме, он шарил вокруг себя концом палки и бормотал что-то слюнявым беззубым ртом.

Обесчещенная невеста Христова, упав у ног этого ужасного чудовища, среди потоков грешной крови, со сжатыми в кулаки пальцами, без крика, несколько минут извивалась в предсмертных судорогах.

— Вон! Вон! Пошла прочь! Вон отсюда!

Старик, думая, что в комнату забралась собака мясника, схватил палку, чтобы прогнать ее, и стал колотить умирающую девушку…

Большая хоругвия святого Гонзельво была уже вынесена на площадь и тяжело колыхалась в воздухе. Ее держивали люди геркулесовского сложения с красными лицами и мускулистыми шеями, они шутя несли эту тяжесть.

После победы над радузанцами население Маскалико с особенной пышностью справляло свой сентябрьский праздник. Их души были охвачены необычайным религиозным пылом. Все окрестные селения посвящали богатую жатву этой осени своему покровителю. Через улицы, из одного окна в другое, женщины протянули брачные покрывала. Мужчины украсили зелеными гирляндами двери и устлали цветами пороги своих домов. Стояла ветреная погода, и все на улицах колыхалось, производя на толпу опьяняющее действие.

Процессия продолжала выходить из церкви и выстраиваться на площади. Перед алтарем, где недавно был низвергнут святой Пантелемоне, восемь выбранных представителей ждали момента, когда нужно будет поднять статую святого Гонзельво, их звали: Джиованни Куро, Уммалидо, Маттала, Винченцио Гванно, Рокко ди Чеузо, Бенедетто Таланте, Биаджо ди Клиши, Джиованни Сенцапаура. Они молча стояли, проникнутые важностью своей роли и немного взволнованные. Они казались силачами, в глазах их горел огонь фанатиков, в их уши, как у женщин, были вдеты золотые сережки. То и дело напрягали они свои мускулы и расправляли руки, словно желая соразмерить свои силы, иногда по их лицам пробегала мимолетная улыбка.

Статуя патрона была внушительных размеров и очень тяжелой, бюст был отлит из темной бронзы, а голова и руки — из серебра.

— Вперед! — скомандовал Маттала.

Со всех сторон валил народ, чтобы видеть шествие. Церковные окна дребезжали при каждом порыве ветра. Внутри храм был окутан облаками фимиама и ладана. Звуки музыкальных инструментов то ясно слышались, то замирали где-то вдали. Нечто вроде религиозной горячки охватило души этих восьмерых мужчин среди всеобщей сутолоки. Они вытянули руки, держась наготове.

— Раз… два… три! — крикнул Маттала.

Они дружно напрягли все усилия, чтобы приподнять статую с алтаря. Но тяжесть была невероятная, и статуя наклонилась влево. Носильщики не успели еще хорошо приноровиться, чтобы обхватить руками пьедестал.

Они изогнулись, чтобы удержаться на ногах. Однако менее ловкие из них, Биаджо ди Клиши и Джиованни Куро, выпустили из рук статую, которая всей тяжестью повалилась на бок. Уммалидо громко вскрикнул.

— Берегись! Берегись! — кричали вокруг, видя, какая опасность грозит патрону. С площади доносился страшный шум, из-за которого нельзя было разобрать голосов.

Уммалидо упал на колени, и его правая рука осталась придавленной статуей. Стоя так, на коленях, он не сводил глаз с руки, которую не в силах был вытащить, глаза его были полны ужаса и муки. Несколько капель крови оросило алтарь.