Генри Миллер - Вспоминать, чтобы помнить (Remember to Remember)

Едва закончилась война и наладились связи, как мы узнали о мужественном упорстве французских творцов. Чуть л и не первое, что потребовалось Франции от других стран, были книги — книги и бумага, чтобы наладить собственное книго-производство. Ее лучшие художники продолжали работать во время войны. Те, что постарше, не прекратили совершенствоваться, продемонстрировав мощный рывок вперед, что удивительно, учитывая ту изоляцию, в какой они находились. Военные испытания закалили, а не сломили дух художников. И те, кто уехал, и те, кто остался, сумели создать нечто новое и яркое за годы разгрома и унижения. Разве это не говорит о непобедимом духе нации? Враги Франции, несомненно, предпочли бы, чтобы все ее художники вымерли до последнего человека. Такая спокойная и упорная приверженность своему делу во время войны кажется им проявлением трусости и покорности. Как можно рисовать цветочки или чудищ, когда твою землю топчут сапоги завоевателей, спрашивают они. Ответ вытекает из самого вопроса. Не рисовали художники ни «цветочки», ни «чудищ»! Они переносили на холст переживания души. Боль и жестокость преображались в символы красоты и истины. Они передавали или, если хотите, восстанавливали истинную картину жизни, до неузнаваемости искаженную абсурдностью и ужасами войны. В то время как линия Мажино оказалась чисто символической защитой от захватчиков, дух французских художников продемонстрировал значительно большую стойкость. Одержимость красотой, порядком, ясностью — почему не прибавить и «доброжелательностью» ?— вот что лежит в основе духа творчества, вот истинная причина сопротивления. Линию Мажино придумали слабые духом люди. Художники не из их числа. Они, как нам часто говорят, вечно молоды. Они в родстве со всем, что не гибнет, что может пережить даже поражение. Художник не идет наперекор духу времени — он заодно с ним. Художник не революционер — он бунтарь. Впечатления нужны художнику не сами по себе, а в той мере, насколько они будоражат его творческое воображение. Цель художника не в служении своей стране, а в служении всему человечеству. Он — связующее звено между современным человеком и человеком будущего. Он — мост, по которому должно пройти человечество, прежде чем ступить в Царствие Небесное. Следует ли нам сказать тому, кто является нашим проводником в Рай, что он ничего не стоит, если не отдаст себя на заклание? Где мы найдем убежище и откуда будем черпать силу, если не у тех, кто посвящает свою жизнь служению Красоте, Истине, Любви?

На чем собираются строить будущее эти кровожадные патриоты, жаждущие уничтожить всех, до последнего человека? На крови и песке? Каждое поколение оказывается посреди свежих руин — руин, пропитанных кровью. Каждое поколение стремится установить порядок, мирно трудиться, создать из страданий музыку. Некоторые умудряются видеть в этих повторяющихся драмах неудач и крушений неизбежность исторической эволюции. Они призывают нас не обращать внимания на пролитую кровь и заткнуть уши, чтобы не слышать крики раненых и увечных и не содрогаться от боли. Они связывают прогресс и эволюцию с кровавым пробуждением Молоха и оправдывают жертвы, которых непрерывно требует этот ненасытный бог. Они взрываются возмущением, когда такой взгляд на жизнь и историю называют суеверием. Мы знаем жизнь, утверждают они. Мы держим руку на ее пульсе. Все обстоит именно так, потому что должно так обстоять. Вот их логика. Логика земляного червя.

Я рад заявить, что творческие люди думают совсем не так. Защитники жизни не подгоняют аргументы под свою точку зрения. Они не находятся в плену у идей, они пробуждают у людей стремление к мудрости и справедливости. Они не болтают о мире, готовя в то же время новое и еще более мощное оружие разрушения. Они идут своим путем, не оглядываясь на состояние окружающего мира.

Возможно, мы лучше поймем позицию этих сторонников жизни, если перечитаем простые слова молодого Фурнье, который, устав от борьбы, принес себя в жертву на поле боя: «Je dis que la sagesse est de renoncer a sa pensee, aux chateaux de cartes de sa pensee, et s’abandonner a la vie. La vie est contradictoire, ondoyante — pourtant enivrantl — etpourtant la от elle nous тк me est le vrai»*.

* «Я говорю, что мудрость заключается в том, чтобы отказаться от мысли, от карточного домика мысли и отдаться жизни. Жизнь противоречива, изменчива, однако она пьянит — там, где становится истиной для нас самих» (фр.).

Этим утром, пробудившись, я увидел вокруг себя призрачный пейзаж и услышал, как проводник кричит: Шательро! Или, может, Шатору? Это означало, что я снова еду на юг. Послышался гудок и зычный голос: «Envoitures! Envoitures!»** Вскоре наш вагон с грохотом сдвинулся с места и покатил, покачиваясь, по узкоколейным путям. Наш поезд rapide***, а это не то же самое, что экспресс. Но ночью он летит как ветер. Когда я еду на французском поезде, у меня ощущение, что это самое быстрое средство передвижения на колесах.