Дойдя до этого достопримечательного трактира, они расстались.
— Спокойной ночи, сударь!
— Спокойной ночи!
Турлендана спокойно вошел в трактир, к величайшему удивлению сидевших за длинными столами посетителей.
Он попросил чего-нибудь поесть, и Вердура пригласил его подняться наверх, где столы были уже накрыты к ужину.
Там не было еще никого. Турлендана сел и начал жадно есть, наклонив голову над блюдом и без передышки, как очень голодный человек. Он был почти совершенно лыс, глубокий красноватый шрам пересекал его лоб и доходил до половины щеки. Густая седая борода покрывала сильно выдающиеся скулы, кожа, темная, сухая, изрытая, сожженная солнцем, изможденная страданиями, казалось, не сохранила ни следа человеческой жизни, глаза и все очертания лица, казалось, уже застыли и окаменели от времени.
Вердура сел против него и с любопытством стал смотреть на чужестранца. Это был очень толстый человек с красным лицом, покрытым тонкими жилками, как коровье вымя.
— Откуда приехали? — наконец спросил он.
— Издалека, — просто ответил Турлендана, не подымая головы.
— А куда держите путь? — снова спросил Вердура.
— Остаюсь здесь.
Изумленный Вердура замолчал. Турлендана, отрезая у рыб головы и хвосты, отправлял их одну за другой в рот и съедал, пережевывая кости. Съев две-три рыбы, он отпивал глоток вина.
— Знаете ли вы здесь кого-нибудь? — снова спросил Вердура, сгорая желанием что-нибудь выведать.
— Быть может, — ответил тот просто.
Сбитый с толку лаконичностью собеседника, трактирщик снова умолк. Лишь слышно было медленное жевание Турленданы и глухие крики посетителей нижнего этажа.
— Где родился ваш верблюд? — спустя немного спросил Вердура. — Настоящие ли у него эти горбы? Как можно приручить такое большое и сильное животное?
Турлендана молчал.
— Как ваше имя, господин чужестранец?
Последний поднял голову и просто ответил:
— Мое имя — Турлендана.
— Что-о?
— Турлендана.
— Ах!
Недоумение хозяина было безгранично. И вместе с тем род безотчетного страха стал шевелиться в глубине его души.
— Турлендана!.. Из здешних мест?
— Из здешних мест.
Вердура широко раскрыл свои большие голубые глаза.
— Значит, вы не умерли?
— Не умер.
— Значит, вы — муж Розальбы Катены?
— Я — муж Розальбы Катены.
— Так как же теперь! — воскликнул Вердура с нерешительным жестом. — Ведь нас — двое.
— Нас двое.
С минуту длилось молчание. Турлендана спокойно доедал последний кусок хлеба, среди тишины слышалось слабое хрустение. Благодаря его природному благодушию и беспечности или благодаря своей необыкновенной глупости Вердура понял только, что случай этот из ряда вон выходящий. Под влиянием внезапного порыва радости он невольно вскочил.
— Идем к Розальбе! Идем! Идем! Идем!
Он подхватил возвратившегося земляка за руку и повел сквозь ряды посетителей, не переставая кричать:
— Вот Турлендана, Турлендана, матрос, муж моей жены, Турлендана, тот самый, который умер! Здесь Турлендана. Вот Турлендана!
Когда он допил последний стакан, часы на ратуше пробили два часа ночи.
— Пойдем, что ли? — сказал Биаджо Квалья заплетающимся языком, когда в тишине лунной ночи явственно прозвучали удары.
Чавола лежал под скамьей, едва шевеля своими длинными ногами, и бредил о тайной охоте в запретном парке пескарского маркиза, воображаемый запах жареного зайца щекотал его горло, а ветер доносил смолистый запах приморского соснового леса.
— Марш вперед! — скомандовал Биаджо Квалья, пихнув ногой белокурого охотника и поднимаясь.
Чавола с большим трудом поднялся, это был худой и долговязый парень, похожий на левретку.
— Вперед так вперед! Двигайся! — повторил он, почти покровительственно подымая руку кверху, в это время он грезил о спугнутых птицах.
Поднялся и Турлендана, увидя позади себя продавщицу вина Царриканте, у которой были свежие щеки и упругие груди, он хотел обнять ее. Но Царриканте вывернулась из его объятий, пустив ему вдогонку грубую брань.
У дверей Турлендана попросил своих приятелей проводить его немного. Но Биаджо Квалья и Чавола, которые составляли достойную парочку, с громким хохотом повернулись к нему спиной и удалились в освещенное луной пространство.
Турлендана остановился и стал смотреть на луну, круглую и красную, как лицо каноника. Вокруг царила тишина.
Впереди белели ряды домов. Какой-то кот, взобравшись на ступеньки входной лестницы, нарушал своим мяуканьем безмолвие майской ночи.
Читать дальше