Давид Бергельсон - Когда всё кончилось

Все сошлись на одном: пока нельзя подавать виду, что все знают о сцене, происшедшей между ним и Миреле в субботу ночью. Долго соображали, кого бы послать к Шмулику на завод, и решили наконец последовать совету Мириам Любашиц:

— Пожалуй, Мириам права: лучше всего будет, если поедет младший Любашиц-студент.

Как-то под вечер вернулся студент Любашиц весь в пыли с винокуренного завода. У него был смущенно-улыбающийся вид человека, взявшего на себя не совсем подходящее поручение; когда его увели в отдаленную комнату, он стал рассказывать:

— Ну вот, толковал я там со Шмуликом…

Его обступили почти все взрослые члены семьи со свекровью и Мириам во главе. Посторонние не были допущены, а детвору попросту выгнали из комнаты; взоры окружающих приковались к сконфуженно-улыбающемуся лицу посланца.

— Вы говорите, что у Шмулика выступили слезы на глазах, когда он вас увидел?

Студент Любашиц был рослый, грузный, плотный блондин, как все Любашицы. Он стоял, прислонясь широкой спиной к несгораемому шкафу, и, видимо, был очень утомлен с дороги. Он был немного поэтом, печатал стихи в студенческих сборниках и оттого считал нужным брить усы, был отчаянным любителем всяких споров и составил себе особое, оригинальное мнение о Толстом. Теперь он рассказывал о Шмулике с таким наивно-улыбающимся лицом, какое бывало у него обычно под хмельком, и, казалось, — вот-вот в красивых голубых глазах его блеснут слезы.

Увидя его, Шмулик воскликнул:

— Вот тебе на — Саул! Какими судьбами?

Шмулик, видно, думал, что все знают, почему он не возвращается домой, и ужасно конфузился перед гостем; а потом, когда, прогуливаясь с ним по заводу, Любашиц упомянул в разговоре имя Миреле, Шмулик взял его под руку и заговорил так тихо и странно, что поневоле сердце сжималось.

— Ты пойми меня, Саул, голубчик, — сказал он, — Миреле — совершенно никудышный человек, это верно, но она может быть очень доброй, когда того захочет…

Шмулик смолк, и слезы выступили у него на глазах; потом он снова взял гостя под руку и сказал:

— Знаешь, Саул, таких людей, как Миреле, мало на свете… Беда только в том, что она меня считает дураком… круглым дураком…

Шмулик действительно не показывался на глаза; прямо с завода отправился он с быками в Варшаву.

В связи с необычайно оживленной ярмаркой посыпались к Зайденовским телеграммы. Шмулик, как ловкий купец, сразу заломил за свой товар высокую цену и решил остаться на вторую неделю ярмарки, требуя, чтоб ему прислали из ближайших и отдаленных скотных дворов быков подороднее.

У свекра в кабинете шли совещания по целым дням. Даже детворе был открыт доступ, и старшие шутливо осведомлялись у самого младшего шестилетнего сынка, от которого за версту несло отрубями и конюшней и которого мать частенько шлепала:

— Ну, что скажешь, бесенок бесхвостый: послать Шмулику волов или нет?

Радостное возбуждение царило в семье.

— Что и говорить: коли Бог поможет и ярмарка сойдет хорошо — клади сразу в карман целый капитал.

Свекровь отправилась к Миреле под предлогом, что необходимо взглянуть, не слишком ли темны вышли потолки. Застав Миреле на кушетке в загроможденной мебелью столовой, она сообщила ей, что Шмулик в Варшаве и семья собирается писать ему.

— Ну, что же передать Шмулику от твоего имени?

Миреле равнодушно пожала плечами:

— Ничего… мне не о чем ему писать.

Она стояла лицом к окну и не видела выражения лица удаляющейся свекрови. А потом снова уселась на кушетку, думая в сотый раз, что дом этот ей противен и что нужно наконец на что-нибудь решиться: «Нужно придумать, как уйти отсюда».

Какая-то сила гнала ее теперь из дому; ей не сиделось в комнатах. Она снова стала ездить ежедневно в город, подолгу бродила одна по улицам и, когда наступал вечер, сворачивала на тихий бульвар, где жила Ида Шполянская. Ей казалось, что необходимо сказать Иде, не обращающей внимания на грязные пересуды городских кумушек: «Слушай, Ида, ты ведь махнула рукой на общественное мнение; а что бы ты сказала, узнав, что Миреле бросила Шмулика и не хочет с ним больше жить?»

Ида очень редко бывала по вечерам в своей пышной квартире; она теперь открыто разгуливала по городу с молодым богатым офицером, которого Миреле однажды в сумерки застала здесь; никто из прислуги не знал, куда барыня уходит и скоро ли вернется.

Во всех пяти комнатах было темно и тихо; всюду лежали большие новые ковры, расставлена была модная мягкая мебель. Все предметы в этой квартире, казалось, что-то таили: они немало могли бы порассказать о своей хозяйке, ставшей в городе притчей во языцех и изменяющей мужу, и то время как тот, где-то далеко в глубине России, загребает пригоршнями деньги; а если бы проведал он о том, что здесь творится, вероятно, все в этом доме пошло бы прахом.