Вирджиния Вулф - Годы

— Послушайте… — начала она. Она хотела сформулировать что-то казавшееся ей очень важным — о мире, в котором люди составляют единство, где они свободны… Но они смеялись, а она была настроена серьезно. — Послушайте… — опять начала она.

Элинор перестала смеяться.

— Пегги хочет что-то сказать, — произнесла она. Остальные замолчали, но — в неудачный момент. Пегги уже не знала, что сказать, хотя отступать было поздно.

— Послушайте, — начала она в третий раз, — вот вы тут все рассуждаете о Норте… — Норт удивленно взглянул на нее. Она говорила совсем не то, что хотела сказать, но надо было продолжать — раз начала. К ней были обращены лица с открытыми ртами — похожие на птиц, разевающих клювы. — Как он будет жить, где он будет жить. Но зачем, какой смысл говорить это?

Она посмотрела на брата. Ею овладело чувство враждебности к нему. Он все еще улыбался, но под ее взглядом улыбка постепенно стерлась с его лица.

— Что толку? — сказала она, глядя ему в глаза. — Ты женишься. Заведешь детей. Чем ты будешь заниматься? Зарабатывать деньги. Писать книжонки ради денег…

Она все испортила. Она хотела сказать нечто не имеющее отношение ни к кому конкретно, а вместо этого сразу перешла на личности. Но дело сделано, теперь надо выпутываться.

— Ты напишешь одну книжонку, потом другую, — сказала она со злостью, — вместо того чтобы жить… жить по-другому, иначе…

Пегги умолкла. Мысль еще крутилась в ее голове, но она не могла ухватить ее. Она словно отколола лишь маленький кусочек от того, что хотела сказать, и в придачу рассердила своего брата. И все-таки целое лежало перед ней — то, что ей открылось и что она не выразила. Однако, резко откинувшись спиной к стене, она почувствовала, будто что-то ее отпустило; ее сердце сильно колотилось, вены на лбу надулись. Она не сумела сказать, но она попыталась. Теперь можно отдохнуть под сенью их насмешек, которые не в силах уязвить ее, можно погрезить о далеких полях. Ее глаза почти закрылись, она представила себя на террасе, вечером; сова летит — вверх-вниз, вверх-вниз, — ее белые крылья выделяются на фоне темной изгороди; с дороги доносятся пение сельских жителей и скрип телеги.

Затем постепенно проступили иные очертания: Пегги увидела контур шкафа напротив, нить муслина на полу; две больших ноги в туфлях — таких тесных, что видны были шишки на ступнях, — остановились перед ней.

Некоторое время никто не двигался и не говорил. Пегги сидела неподвижно. Ей не хотелось шевелиться, произносить слова. Она хотела отдохнуть, растянуться, видеть сны. Она чувствовала себя очень усталой. Затем рядом остановились другие ноги и край черной юбки.

— Вы спускаетесь ужинать? — спросил квохчущий голосок. Пегги посмотрела наверх. Это были ее тетя Милли с мужем.

— Ужин внизу, — сказал Хью. — Ужин внизу.

И они удалились.

— Как они раздались! — насмешливо произнес голос Норта.

— Но они так добры к людям! — возразила Элинор. Опять семейное чувство, подумала Пегги.

Зашевелилось колено, за которым она укрывалась.

— Надо идти, — сказала Элинор.

Подожди, подожди! — хотела взмолиться Пегги. Ей надо было что-то спросить у Элинор, что-то добавить к своей выходке, потому что никто не напал на нее, никто не смеялся над ней. Но было поздно: колени разогнулись, красная накидка повисла прямо. Элинор встала. Она принялась искать свою сумочку или носовой платок, шаря в подушках кресла, в котором сидела. Как всегда, она что-то потеряла.

— Простите старую копушу, — извинилась она и потрясла подушку. На пол упали монеты. Шестипенсовик покатился по ковру и остановился у пары серебристых туфелек.

— Смотрите! — воскликнула Элинор. — Смотрите! Это же Китти!

Пегги подняла голову. Красивая пожилая женщина с вьющимися седыми волосами, украшенными чем-то блестящим, стояла в дверях и осматривалась — видимо, только что пришла и тщетно искала хозяйку. К ногам этой дамы и подкатилась монета.

— Китти! — Элинор поспешила ей навстречу, протягивая руки. Все встали. Пегги тоже встала. Вот и кончилось, все испорчено, поняла она. Не успело что-то соединиться, как опять рассыпалось. Она ощущала пустоту. Теперь надо подбирать осколки и составлять что-то новое, иное, думала она, пересекая гостиную и подходя к иностранцу, которого все звали Брауном, но чье настоящее имя было Николай Помяловский.

— Кто эта дама, — спросил ее Николай, — которая появляется так, будто весь мир принадлежит ей?

— Это Китти Лассуэйд, — сказала Пегги. Из-за того, что Китти стояла в дверях, никто не мог выйти.