Гектор Манро - Судьба

— Те были сделаны во Флоренции. Они совсем другие.

— О, ну, в общем, мы посмотрим на них когда-нибудь…завтра. Вы можете оставить их внизу в гостиной, и потом все смогут посмотреть.

— Я хотела бы показать их, когда все собрались вместе, потому что мне следует сделать очень много объяснений и замечаний о венецианском искусстве и архитектуре, по тому же принципу, по которому я рассказывала вчера вечером о флорентийских галереях. Также я хотела прочесть вам свои стихи, посвященные реставрации Кампаниле. Но, конечно, если вы все предпочитаете наблюдать, как майор Лэттон и мистер Стриннит управляются с шарами на столе…

— Они считаются первоклассными игроками, — сказала хозяйка.

— Значит, мне придется признать, что мои стихи и моя художественная болтовня считаются второклассными, — едко заметила миссис Тандлфорд.

— Однако, поскольку все вы уже изготовились смотреть глупейшую игру, мне больше нечего сказать. Я пойду наверх и закончу одно письмо. Позже, возможно, я спущусь и присоединюсь к вам.

Как минимум одному из зрителей игра совсем не казалась глупой.

Она была увлекательной, возбуждающей, дразнящей, нервной, и наконец она стала трагической. Майор с репутацией, привезенной из Сен-Морица, оказался явно не в форме, молодой Стриннит форму наконец обрел, и удача была на его стороне. С самого начала в бильярдные шары, казалось, вселился демон упрямства; они катились вполне удовлетворительно для одного игрока и никак не желали двигаться для другого.

— Сто семьдесят и семьдесят четыре, — распевал молодой человек, исполнявший функции маркера. В игре до двухсот пятидесяти это было огромное преимущество. Кловис видел, как румянец волнения исчезает с лица Диллота и мраморная бледность занимает его место.

— Сколько ты поставил? — прошептал Кловис. Тот в ответ произнес сумму, едва шевеля сухими, дрожащими губами. Она оказалась гораздо больше, чем он или кто-то из его знакомых мог заплатить; он сделал как раз то, что собирался сделать. Он поторопился.

— Двести шесть и девяносто восемь.

Рекс слышал, что где-то в зале часы пробили десять, потом другие где-то еще, и еще, и еще; дом, казалось, наполнился боем часов. Потом совсем далеко загремели напольные часы.

Через час все они пробьют одиннадцать, и он будет слушать их — опозоренный изгой, неспособный даже частично оплатить проигранное пари.

— Двести восемнадцать и сто три.

Игра была почти что кончена. И с Рексом почти все было кончено. Он отчаянно молил, чтобы рухнул потолок, чтобы загорелся дом, чтобы произошло какое-нибудь событие, которое положит конец этому ужасное верчению туда-сюда красных и белых шаров из слоновой кости, которые толкали его все ближе и ближе к гибели.

— Двести двадцать восемь, сто семь.

Рекс открыл свой портсигар; там было пусто. Это по крайней мере давало ему предлог выйти из комнаты, чтобы снова запастись сигаретами; он спасался от затянувшейся пытки: созерцания этой безнадежной игры, шедшей к печальному финалу. Он вышел из круга поглощенных игрой наблюдателей и по короткой лестнице направился к длинному, тихому коридору спален, где на каждой двери висел маленький квадратик с именем гостя. В тишине, которая царила в этой части дома, он все еще мог расслышать ненавистный перестук шаров; если бы он выждал еще несколько минут, он услышал бы краткие аплодисменты и гул поздравлений, возвещавшие о победе Стриннита. Но его напряженное внимание было отвлечено другим звуком, агрессивным, вызывающим гнев дыханием того, кто почивает тяжелым послеобеденным сном. Звук доносился из комнаты у самого его локтя; карточка на двери гласила: «Миссис Тандлфорд». Дверь была слегка приоткрыта; Рекс подтолкнул ее, отворил на дюйм или два и заглянул внутрь. Великая и ужасная Тереза заснула над иллюстрированным путеводителем по художественным галереям Флоренции; возле нее, в опасной близости от края стола, возвышалась настольная лампа. Если бы Судьба была хоть чуточку добра к нему, подумал Рекс с горечью, спящая бы столкнула эту лампу и предоставила бы гостям возможность заняться чем-то, далеким от бильярдных партий.

Бывают случаи, когда Судьбу следует брать в свои руки.

Вот Рекс и взял лампу.

— Двести тридцать семь и сто пятнадцать.

Стриннит был у стола, и положение шаров давало ему удачную позицию; у него был выбор между двумя довольно легкими ударами, выбор, который он никак не мог сделать. Внезапный ураган воплей и стук спотыкающихся ног обратил общее внимание к двери. Малыш Диллот ворвался в комнату, неся на руках кричащую и несколько разоблаченную Терезу Тандлфорд; ее одежда не была, конечно, охвачена огнем, как впоследствии объявляли самые легковозбудимые участники вечеринки, но края ее юбки и часть нарядной скатерти, в которую она была торопливо завернута, озарялись мерцающими, нерешительными отблесками. Рекс бросил свою сопротивляющуюся ношу на бильярдный стол, и как только всеобщее оцепенение миновало, тушение искр ковриками и подушками и разбрызгивание на них воды из сифонов с содовой поглотило всю энергию собравшегося общества.