Гектор Манро: Чулан

Я так никогда и не узнал, какова его собственная история, но только потому, что я его не слушал; он пересказывал ее мне множество раз. После того, как я покинул Болгарию, он время от времени посылал мне газеты из Софии. Я чувствовал, что он будет весьма надоедлив, если я когда-нибудь поеду туда снова. И впоследствии я услышал, что пришли какие-то люди, одному Богу ведомо, откуда, как частенько случается на Балканах, и убили его прямо на улице, и ушли так же спокойно, как и пришли. Вы не поймете этого, но для меня было нечто весьма притягательное в самой мысли, что такое событие произошло с таким человеком; после его унылости и его многословной светской болтовни это казалось своего рода абсолютным esprit d'esalier с его стороны: встретить свою смерть в такой безжалостно запланированной насильственной форме.

Торговец покачал головой; притягательность этого инцидента находилась за пределами его понимания.

— Я был бы потрясен, услышав такое о любом своем знакомом, — сказал он.

— Нынешняя война, — продолжал его собеседник, не углубляясь в обсуждение двух безнадежно расходящихся точек зрения, — может стать началом конца многого, что до настоящего времени пережило непреодолимое развитие цивилизации. Если балканские страны будут наконец поделены между конкурирующими христианскими государствами и захватчики-турки будут изгнаны за Мраморное море, старому порядку, или беспорядку, если хотите, будет нанесен смертельный удар. Какие-то остатки его возможно, сохранятся на некоторое время в старых заколдованных краях, где сильны древние влияния; греческие обитатели будут, несомненно, беспокойны и несчастны там, где правят болгары, и болгары, конечно, будут беспокойны и несчастны под властью греческой администрации, и конкурирующие партии экзархий и патриархатов будут причинять существенные неприятности друг другу везде, где представится возможность; привычки всей жизни или многих жизней сразу не исчезнут. И албанцы, конечно, по-прежнему останутся с нами — беспокойный мусульманский колодец, оставленный распавшейся волной ислама в Европе. Но старая атмосфера изменится, очарование уйдет; пыль формальности и бюрократической аккуратности медленно опустится на освященные веками вехи; Санджак Нови Базар, Муэрстегские соглашения, банды Комитадже, Адрианополь — все знакомые диковинные названия, события и места, которые мы так долго считали частью Балканского Вопроса, исчезнут в пыльном чулане, как сгинули Ганзейская Лига и войны Гизов…

…Они были дошедшими до нас историческими реликвиями, поврежденными и уменьшенными, несомненно, по сравнению с теми ранними днями, о которых мы никогда не знали, но тем не менее все это волновало и оживляло один маленький уголок нашего континента, это помогало пробудить в нашем воображении память о тех днях, когда турки ломились в ворота Вены. И что же мы сможем передать нашим детям? Подумайте о том, какие новости с Балкан будут приходить через десять или через пятнадцать лет. Социалистический Конгресс в Ускубе, избирательный митинг в Монастире, большая забастовка докеров в Салониках, визит ИМКА в Варну. А ведь Варнa — на побережье того самого волшебного моря! Они будут отправляться на пикники, пить чай и будут писать домой обо всем этом, как о каком-нибудь восточном Бексхилле.

— Война — это ужасно разрушительное явление.

— Однако вы должны признать… — начал Торговец. Но Странник был не в настроении признавать что-либо. Он нетерпеливо встал и направился туда, где телетайп был переполнен новостями из Адрианополя.