Гектор Манро - За продолжение войны

Преподобный Уилфрид Гаспилтон, в ходе одного из тех клерикальных перемещений, которые кажутся бессмысленными посторонним наблюдателям, переехал из умеренно фешенебельного прихода св. Луки в Кенсингейте в неумеренно пасторальный приход св. Чэддока где-то в Йондершире. Конечно, с этим переводом были связаны бесспорные и значительные преимущества, но были, разумеется, и некоторые весьма очевидные недостатки.

Ни переехавший священнослужитель, ни его супруга не сумели естественно и удобно приспособиться к условиям сельской жизни. Берил, миссис Гаспилтон, всегда снисходительно считала деревню таким местом, где люди с безграничными доходами и врожденной склонностью к гостеприимству разбивают теннисные корты, розарии и якобитские садики, среди которых могут развлекаться по уик-эндам заинтересованные гости. Миссис Гаспилтон считала себя определенно замечательной личностью, и с ограниченной точки зрения, она была несомненно права. У нее были воловьи темные глаза и мягкий подбородок, и все это противоречило легкому жалобному тону, который она пыталась придать своему голосу в подходящее время. Она была более-менее удовлетворена мелкими радостями жизни, но сожалела, что Судьба не сумела сохранить для нее более значительных, к которым миссис Гаспилтон считала себя прекрасно подготовленной.

Она хотела быть центром литературного, отчасти политического салона, где проницательные гости могли бы оценить широту ее взглядов на судьбы человечества и бесспорную миниатюрность ее ног. Но Судьба предназначила ей стать женой приходского священника, а теперь вдобавок решила, что фоном для ее существования должен стать деревенский приход. Она быстро пришла к выводу, что это окружение не стоит изучать; Ной предсказал Потоп, но никто не ожидал, что пророк будет в нем плавать. Копаться в сырой садовой земле или таскаться по грязным переулкам — такие опыты она не собиралась ставить.

Пока сад производил спаржу и гвоздики с удивительной частотой, госпожа Гаспилтон была согласна тратиться на него и игнорировать его существование. Она заперла себя, если можно так выразиться, в изящном, ленивом маленьком мирке, наслаждаясь незначительными удовольствиями — была мягко невежлива с женой доктора и продолжала неспешную работу над своим литературным опусом, «Запретным прудом», переводом «L'Abreuvoir interdit» Баптиста Лепоя. Это труд уже настолько затянулся, что казалось вполне вероятным: Баптист Лепой выйдет из моды прежде, чем перевод его временно известного романа будет закончен. Однако вялое течение работы наделяло миссис Гаспилтон некоторым литературным достоинством даже в кенсингейтских кругах и возносило ее на пьедестал в Cент-Чэддоке, где едва ли кто-нибудь читал по-французски и, конечно, никто не слышал о «L'Abreuvoir interdit».

Жена приходского священника могла с удовольствием оборачиваться спиной к деревенской жизни; но для священника стало настоящей трагедией, что деревня повернулась спиной к нему. Руководствуясь наилучшими намерениями и бессмертным примером Гильберта Вита, Преподобный Уилфрид почувствовал себя в новом окружении таким же измученным и больным, каким почувствовал бы себя Чарльз II на современной веслианской конференции. Птицы, которые прыгали по его лужайке, прыгали так, как будто это была их лужайка, а не его, и явственно давали ему понять, что в их глазах он бесконечно менее интересен, чем земляной червь или дворовый кот. Живые изгороди и луговые цветы были в равной степени скучны; чистотел казался менее всего достоин внимания, которым одаривали его английские поэты, и священник знал, что будет бесконечно несчастен, если пробудет четверть часа наедине с ним. С человеческими обитателями своего округа он тоже не слишком преуспел; узнать их — означало просто-напросто узнать их болезни, а болезни почти неизменно сводились к ревматизму. У некоторых, конечно, были и другие телесные немощи, но у них всегда оказывался еще и ревматизм.

Священник еще не постиг, что в сельской жизни не иметь ревматизма — это столь же явное упущение, как и не быть представленным ко двору в более честолюбивых кругах. И в придачу к исчезновению всех местных интересов Берил погрузилась в свои смехотворные труды над «Запретным прудом».

— Я не понимаю, с чего тебе вздумалось, будто кто-нибудь захочет прочитать Баптиста Лепоя на английском, — заметил Преподобный Уилфрид своей жене однажды утром, обнаружив ее в окружении обычного изящного мусора — словарей, авторучек и клочков бумаги, — едва ли кто-то станет его теперь читать и во Франции.