Камиль Лемонье - Конец буржуа

Лоранс стала доброй советчицей и ревностным ангелом-хранителем молодой вдовы. Она благоговела перед памятью Леона и старалась воскресить его образ в душе своей легкомысленной сестры. Сириль стала снова бывать у родителей; они относились к ней бережно, старались ее чем-нибудь развлечь. Окруженная старыми друзьями, она нашла в себе силы сохранить верность мужу после его смерти — то, что ей никак не удавалось, пока он был жив. Но через несколько месяцев это поклонение ей наскучило: ей показалось, что платья из крепа ей не к лицу. И осенью в поместье Мозенгеймов, куда ее пригласили, она познакомилась с молодым инженером, гостившим в замке, и увлеклась его красивой фигурой, к которой очень шел спортивный костюм из белой фланели.

Кадраны постепенно привыкли к тому, что слуги каждый день катают в кресле по саду огромную, заплывшую жиром тушу Антонена. Изо рта его текла слюна, глаза бессмысленно блуждали. Г-жа Кадран побывала в святых местах, но молитвы ее ни к чему не привели, и ей пришлось примириться со своим горем. Доставить Антонена в имение Кадранов Эсбе стоило большого труда. Везли его несколько дней, так как приходилось делать частые остановки. Г-жа Кадран поехала с ним сама. У нее вдруг появилась необычайная нежность к сыну, впавшему в детство, к этой кашицеобразной массе, лепетавшей как маленький ребенок. По вечерам лакей укладывал его в кровать, и при нем постоянно дежурили две сиделки, так как приходилось то и дело менять белье, которое он марал.

Это было крушением их надежд: этот колосс, растекавшийся у них на глазах, это великолепное тело, распадавшееся теперь на куски, этот могучий боров, которого они выкормили в собственном хлеву, которого они пасли на своих миллионах и который теперь погибал от обжорства.

Когда врачи заявили, что вылечить его нельзя, несдержанный Кадран осыпал их руганью. Очень скоро кредиторы Антонена, привлеченные запахом падали, осадили их дом. Кадрану предъявили счета, общая сумма которых достигала трехсот тысяч франков; только один публичный дом потребовал, чтобы ему заплатили тридцать тысяч. Когда отец увидел, сколько грязи выползает наружу, в какую зависимость от проституток и содержателей публичных домов попал его сын, горе его сменилось другим чувством. Он сказал Пьебефу-старшему:

— Когда мы идем к женщинам, мы тратим на это двести франков. Да, двести франков — это все, что мы можем себе позволить. А этот прощелыга, видите ли, ухитрялся просаживать по тысяче франков за один раз. Мне все это рассказал сам содержатель дома. И представь себе, дорогой мой, у него там был счет — да, открытый счет у содержателя публичного дома, как будто это какой-нибудь портной или шорник… А теперь он ходит под себя. Вот до чего он докатился! Счастье еще, что у твоего брата нет сыновей… Видишь, что творится с нашими сынками.

Пьебеф-старший был его наперсником, они вместе ходили в публичные дома, но у Пьебефа, толстого и рыхлого, сразу же начиналась одышка. Напротив, Кадран, человек крепко сложенный и сильный как бык, мог провести там целую ночь, а наутро со свежей головой приниматься за дела. Он сам управлял своими имениями, смотрел за конским заводом, самолично объезжал свои пятьсот гектаров земель. Сверх того, у него были еще две мельницы и два завода — винокуренный и дрожжевой. Он вечно находился в пути, ездил то верхом, то по железной дороге, посещал ярмарки, рынки, порты, играл на бирже. По временам его одолевали приступы подагры, но и тогда он делал по тридцать миль в экипаже, вытянув на скамейке больную ногу.

Кадран заплатил долги сына и, позабыв об огорчениях, которые тот ему причинил, снова окунулся с головой в свою кипучую деятельность. Когда, проезжая вечером по парку он встречался с Антоненом, которого слуги катали в кресле, он только пожимал плечами, исполненный презрения к этой навозной куче. Сохранив в свои шестьдесят пять лет и бодрость и силу, он свысока смотрел на своего жалкого отпрыска, который ничем не походил на отца.

Однажды, вернувшись из деловой поездки, он привез в замок известие о предстоящей свадьбе Сириль с молодым инженером. Ему об этом сообщил Жан-Элуа, которого он встретил на перроне. Ромен Мазер был совсем беден. Жан-Оноре соглашался выделить дочери ее долю наследства. Во всяком случае, молодая вдова не теряла времени — со дня самоубийства бедняги Провиньяна прошло немногим более года.

От Жана-Элуа он узнал о приезде Ирен. Эта восемнадцатилетняя девушка возвращалась из пансиона, куда ее поместили родители. Здоровье ее было подточено каким-то странным недугом, она до такой степени изменилась, что Аделаида не сразу ее узнала. Г-жа Кадран, которая очень любила свою крестницу, поехала повидаться с ней. Ирен, совершенно разбитая, уже легла. Войдя к ней в комнату, г-жа Кадран увидела на подушке, в золотистом облаке волос, исхудавшее лицо с потускневшими, ввалившимися глазами. Вспомнив свое собственное горе, чувствительная г-жа Кадран сразу же разрыдалась. Девушка взяла ее за руку и, притягивая к себе, прошептала: