Джон Пассос - 42-я параллель

Американец не должен плакать он должен быть приветлив и серьезен и грустен и когда меня завернули в звездное знамя и на фрегате привезли хоронить домой мне было так грустно и я никак не мог вспомнить довезли меня домой или похоронили в море но во всяком случае завернули меня в старое славное знамя.

Правительство Соединенных Штатов должно настойчиво требовать чтобы каждая из враждующих сторон в районе военных действий обращалась с американскими гражданами попавшими в плен согласно общепринятым принципам международного права

«Титаник» вышел из Саутгемптона 10-го сего апреля в свой первый рейс.

лично я не уверен что двенадцатичасовой рабочий день приносит вред служащим особенно когда они сами настаивают на удлинении чтобы зарабатывать больше

было примерно около часу ночи, прекрасная безлунная ночь. Небо все усыпано звездами. Море было спокойное точно пруд и судно едва покачивало мертвой зыбью идеальная погода если бы не такой пронизывающий холод. Со стороны «Титаник» поражал своей дли ной, его огромный остов черным силуэтом выделялся на звездном небе и светился множеством иллюминаторов и окон верхней палубы.

Требует от методистов отказа от Троицы

подвенечный наряд невесты из шелка шармез с кружевным корсажем затянутым шифоном. Фата из креп-де-лис отороченная кружевом пуан-де-вениз в отличие от обычной подвенечной фаты и букет из ландышей и гардений

Человек сервировавший стихи с вермишелью и шутки с пикулями отошел в вечность

Борьба за город Торреон может решить судьбу армии повстанцев

«Титаник» медленно перевернулся, корма поднялась почти вертикально и когда она подымалась огни в каютах и салонах которые ни разу не мигнули с тех пор как мы покинули судно стали погасать вдруг снова вспыхнули на мгновение и затем совершенно потухли. Машины рокотали с грохотом и стоном который слышен был на расстоянии многих миль. Потом спокойно и плавно корабль пошел ко дну.

– Но ведь это так интересно, мамочка, – обычно возражала Джейни, когда мать плакалась, что дочери приходится служить.

– В мое время было не принято служить, это считалось унизительным.

– А теперь не считается, – говорила Джейни, начиная злиться.

Какое облегчение вырваться из этого душного дома и душных тенистых улиц Джорджтауна, зайти за Элис и вместе отправиться в кино смотреть последние новости и картины о чужих странах, смешаться с толпой, гуляющей по Эф-стрит, и потом, перед тем как сесть на обратный трамвай, выпить в киоске содовой и посидеть у фонтана, обмениваясь впечатлениями о сегодняшнем фильме, об Оливин Томас, и Чарли Чаплине, и Джоне Бэнни. Она стала ежедневно просматривать газету, заинтересовалась политикой. Она начала сознавать, что где-то существует кипучий и яркий мир и что только жизнь в Джорджтауне, где все так ограниченно и старомодно и Мамочка с Папочкой такие ограниченные и старомодные, мешает ей броситься туда очертя голову.

Сознание это еще усиливали открытки от Джо. Он служил матросом на броненосце «Коннектикут». То это был вид набережной в Гаване, то гавань Марселя или Виллафранша или фотография девушки в крестьянском платье в осыпанной блестками подкове вместо рамки, и каждый раз всего несколько строк «надеюсь, что у тебя все хорошо и служба тебе по душе», и никогда ни слова о себе. Она писала ему длинные письма, полные вопросов и о нем, и о странах, которые он видел, но он никогда не отвечал на них. И все же открытки вызывали у нее какое-то романтическое чувство. Каждый раз, как ей встречался на улице моряк или матрос из Куонтико, она вспоминала о Джо и думала, как-то ему теперь живется. При виде матроса в синей форме и лихо заломленной шапочке, размашисто шагавшего по тротуару, сердце у нее странно сжималось.

Почти каждое воскресенье в Джорджтаун приезжала Элис. Все в доме изменилось, Джо не было, мать и отец постарели и притихли, Франси и Эллен расцвели в хорошеньких хохотушек. Они уже учились в школе и кружили голову соседским мальчикам, пропадали на вечеринках и все сокрушались, что у них нет кар, манных денег. Сидя с ними за столом, помогая Мамочке разливать суп, подавая картофель, а по воскресеньям брюссельскую капусту, Джейни чувствовала себя взрос-лой, почти старой девой. Теперь она была на стороне отца и матери против сестер. Папочка одряхлел и заметно сдал. Он часто поговаривал об отставке и только ждал пенсии. Проработав восемь месяцев у миссис Робинсон, она получила предложение от «Дрейфуса и Кэрола», Патентное бюро в верхнем этаже Риггс-билдинг. Место было на семнадцать долларов в неделю, на пять долларов больше, чем у миссис Робинсон. Это ее порадовало. Она поняла, что хорошо справляется с работой; теперь, что бы ни случилось, она прокормит себя. На радостях она отправилась к «Вудворду и Лосропсу» купить себе платье, захватив с собой Элис. Ей хотелось взрослое шелковое платье с вышивкой. В двадцать один год, зарабатывая семнадцать долларов в неделю, она считала себя вправе иметь хоть одно по-настоящему нарядное платье. Элис говорила, что оно должно быть под цвет волос – бронзово-золотистое. Они обошли все магазины на Эф-стрит, но все, что им нравилось, не подходило по цене, и пришлось купить материи и несколько модных журналов и отнести их домой матери Джейни. Джейни не по душе было хоть в этом зависеть от матери, но делать было нечего. Миссис Уильямс сшила и это платье, как она шила всем детям, начиная с самого их рождения. Джейни никогда не хватало терпения выучиться шить также хорошо, как Мамочка. Материи хватило и для Элис, и миссис Уильямс сшила два платья.