Оливер Голдсмит - Вэкфильдский священник

— На какія же удовольствія, вмѣшался мистеръ Торнчиль, — не имѣютъ права дѣвицы, способныя съ своей стороны доставлять такъ много радостей? Про себя скажу (продолжалъ онъ), что состояніе у меня порядочное; я только и признаю на свѣтѣ три блага — любовь, свободу и наслажденія; но если бы моей прелестной Оливіи было угодно, провались я на этомъ мѣстѣ, коли не готовъ сейчасъ же подписать за ней половину моего состоянія; и въ награду за это только и попросилъ бы одного, чтобы она и меня взяла въ придачу.

При всей моей несвѣтскости я все-таки отлично понялъ, что подъ этимъ комплиментомъ нахально скрывается постыднѣйшее предложеніе; однако, я сдержалъ свой гнѣвъ и сказалъ только:

— Сэръ, въ семействѣ, которое вы удостоили своимъ посѣщеніемъ, честь цѣнится столь же высоко, какъ и у васъ. Всякое посягательство на нее можетъ повести къ весьма опаснымъ послѣдствіямъ. И такъ какъ честь, сэръ, составляетъ въ настоящее время единственное наше богатство, мы должны прилагать особыя старанія къ ея сохраненію.

Но мнѣ пришлось раскаяться въ горячности, съ какою я произнесъ эти слова, ибо молодой помѣщикъ, схвативъ меня за руку, сталъ клятвенно увѣрять, что вполнѣ сочувствуетъ такому образу мыслей, хотя не одобряетъ моей подозрительности.

— Что до послѣдняго вашего намека, продолжалъ онъ, — то, увѣряю васъ, что у меня и въ мысляхъ не было ничего подобнаго. Клянусь всѣмъ, что есть въ мірѣ соблазнительнаго, что осада добродѣтели, по всѣмъ правиламъ стратегическаго искусства, совсѣмъ не въ моемъ духѣ: я люблю, чтобы города сдавались мнѣ сразу, безъ боя.

Столичныя гостьи, до сихъ поръ дѣлавшія видъ, что не слышатъ разговора, при послѣдней выходкѣ сквайра, казались сильно обиженными такой вольностью и завели серьезную и скромную бесѣду о добродѣтели. Къ нимъ присоединились сначала моя жена, капелланъ, а потомъ и я. Подъ конецъ и самъ сквайръ выразилъ раскаяніе въ томъ, что такъ много погрѣшилъ на своемъ вѣку. Заговорили о прелестяхъ умѣренности и о свѣтломъ настроеніи души, не запятнавшей себя излишествами.

Мнѣ было пріятно, что малютки наши еще не ложились спать и могли вынести много хорошаго изъ такой назидательной бесѣды. Но мистеръ Торнчиль зашелъ еще дальше и спросилъ меня, неужели я не стану при нихъ читать молитвы? Я съ радостью ухватился за это предложеніе и вечеръ закончился въ самомъ мирномъ настроеніи. Наконецъ гости нашли, что пора и по домамъ. Но городскія дамы никакъ не могли разстаться съ нашими дочерьми: онѣ такъ привязались къ нимъ за этотъ вечеръ, что не рѣшались отъ нихъ оторваться и начали упрашивать, чтобы онѣ проводили ихъ до дому. Сквайру, очевидно, понравилось такое предложеніе и онъ его поддержалъ, потомъ и жена моя присоединила свои просьбы, да и дочери смотрѣли на меня такъ умильно, что ясно было, какъ имъ хочется провожать гостей. Я попытался раза два или три отговориться, приводя различныя уважительныя причины, но дочки мои поспѣшили очень ловко опровергнуть мои доводы. Тогда я былъ вынужденъ просто отказать наотрѣзъ, что, конечно, рѣшило дѣло въ мою пользу, но зато на другой день я ничего не могъ добиться отъ нихъ, кромѣ угрюмыхъ лицъ и отрывистыхъ отвѣтовъ.

Настало время, когда я долженъ былъ убѣдиться, что всѣ мои проповѣди насчетъ умѣренности, простоты нравовъ и довольства своею участью пошли прахомъ. Любезности, которыми удостоили насъ высшіе міра сего, пробудили суетность, на время усыпленную, но, очевидно, неуничтоженную мною. Опять на всѣхъ подоконникахъ появились баночки съ умываньями и притираньями. Ради цвѣта лица, стали избѣгать солнца внѣ дома и огня у домашняго очага. Жена начала увѣрять, что раннее вставанье вредно для глазъ нашихъ дочерей, а отъ работы послѣ обѣда у нихъ могутъ покраснѣть носы, и притомъ, чѣмъ меньше онѣ будутъ работать, тѣмъ бѣлѣе будутъ у нихъ руки. Поэтому вмѣсто того, чтобы дошивать рубашки для Джорджа, онѣ только и дѣлали, что перешивали какія-то старыя газовыя тряпки, либо вышивали по тюлю. Онѣ совсѣмъ забросили бѣдненькихъ дѣвицъ Флемборо, своихъ прежнихъ развеселыхъ пріятельницъ, считая ихъ знакомство для себя унизительнымъ, и стали разговаривать между собою о модахъ и знатныхъ особахъ, о живописи, музыкѣ и Шекспирѣ.

Но все это еще ничего, если бы на бѣду нашу не зашла въ домъ гадальщица-цыганка, послѣ чего величіе наше уже не знало предѣловъ. Какъ только явилась эта смуглая сивилла, дѣвочки мои прибѣжали ко мнѣ съ просьбой дать имъ по серебряному шиллингу, чтобы гадать по рукѣ. По правдѣ сказать, надоѣло мнѣ всегда быть благоразумнымъ и я не могъ воздержаться отъ искушенія, далъ по шиллингу, чтобы посмотрѣть, какъ онѣ будутъ радоваться. Долженъ, однако, замѣтить, къ чести нашей фамиліи, что онѣ всегда были при деньгахъ и жена моя настояла на томъ, чтобы непремѣнно у каждой въ карманѣ лежало по золотой гинеѣ; но только строго-на-строго запрещала имъ размѣнивать эти монеты на мелочь. Онѣ поочередно запирались въ своей комнатѣ съ гадалкой, и когда вышли оттуда, то я ужъ по глазамъ видѣлъ, что съ ними случилось нѣчто необыкновенное.