Густав Майринк - Голем

Спертый воздух, неумолкающий нелепый стук биллиардных шаров, непрерывный кашель какого-то подслеповатого газетного тигра за соседним столиком; пехотный лейтенант с журавлиными ногами, попеременно то ковырявший в носу, то прилаживавший желтыми от табаку пальцами свои усы, держа перед собой карманное зеркальце; в углу за карточным столиком шум одетых в бархат отвратительных, потных, болтливых итальянцев, которые то с резким визгом, стуча кулаком по столу, выкидывали карты, то плевали на пол. И все это удваивалось и утраивалось в стенных зеркалах. У меня это медленно высасывало кровь из жил…

…Мало-помалу становилось темно. Кельнер со своими плоскими ступнями и кривыми ногами поправлял стержнем огонь на газовых рожках и затем, покачивая головой, отходил от них, убедившись, что они не хотят гореть.

Оборачиваясь, я каждый раз встречал острый волчий взгляд молодчика. Он быстро скрывался за газету или опускал свои грязные усы в давно уже выпитую чашку кофе.

Он низко нахлобучил свою твердую, круглую шляпу, так что уши его торчали почти горизонтально, но уходить он еще не собирался.

Это стало невыносимо.

Я расплатился и вышел.

Когда я закрывал за собой стеклянную дверь, кто-то схватился за ее ручку – я обернулся.

Опять этот субъект.

Я с досады хотел повернуть налево по направлению к еврейскому кварталу, но он оказался предо мной и заградил мне дорогу.

– Да отстаньте вы, наконец! – крикнул я.

– Пожалуйте направо, – коротко сказал он.

– То есть, как это?

Он нагло посмотрел на меня.

– Вы – Пернат!

– Вы хотели, вероятно, сказать: господин Пернат?

Он злорадно улыбнулся.

– Без фокусов! Пожалуйте за мной!

– Да вы с ума сошли? Да кто вы такой? – возмутился я.

Он ничего не ответил, распахнул пиджак и осторожно показал мне истертый металлический значок, прикрепленный к подкладке.

Я понял: этот хлыщ был сыщиком и хотел арестовать меня.

– Да скажите, ради Бога, в чем дело?

– Узнаете, будьте покойны. В департаменте, – грубо ответил он. – Марш за мной!

Я предложил ему взять извозчика.

– Не стоит!

Мы пошли в полицию.

Жандарм подвел меня к двери. На фарфоровой дощечке я прочитал:

– Войдите, пожалуйста, – сказал жандарм.

Два грязных письменных стола с грудами бумаг стояли друг против друга.

Между ними несколько поломанных стульев.

На стене портрет императора.

Банка с золотыми рыбками на подоконнике.

Больше ничего не было в комнате.

Кривая нога и толстый сапог под обтрепанными серыми брюками виднелись под левым столом.

Я услышал шум. Кто-то пробормотал несколько слов по-чешски, и тотчас же из-за правого стола показался сам полицейский советник. Он подошел ко мне.

Это был невысокого роста мужчина с седой бородкой. Прежде чем начать говорить, он оскаливал зубы, как человек, который смотрит на яркий солнечный свет.

При этом он как-то сводил глаза под очками, что придавало ему отвратительно гнусный вид.

– Вы Атанасиус Пернат, – он взглянул на лист бумаги, на котором ничего не было написано, – резчик камней?

Тотчас же оживился кривоногий за своим столом: он заерзал на стуле, и я услышал скрип пера.

Я подтвердил:

– Пернат. Резчик камей.

– Ну, вот мы и встретились, господин… Пернат… да, да… господин Пернат. Да, да. – Господин полицейский советник сразу стал удивительно любезен, точно он вдруг получил откуда-то очень радостное известие, протянул мне обе руки и, улыбаясь, попробовал придать себе выражение довольного обывателя.

– Итак, господин Пернат, расскажите, что вы делаете целый день?

– Я думаю, что зто вас не касается, господин Отшин, – холодно ответил я.

Он прищурил глаза, подождал минуту и быстро продолжал:

– С каких пор графиня в связи с Савиоли?

Я ждал чего-нибудь в этом роде, и не моргнул глазом.

Он ловко пытался путем сбивчивых и повторных вопросов уличить меня в противоречиях, но я, как ни билось у меня сердце от возмущения, не выдал себя и все возвращался к тому, что имени Савиоли я никогда не слыхал, что с Ангелиной я дружу еще с тех пор, когда был жив мой отец, и что она уже неоднократно заказывала мне камеи.

Несмотря на все, я чувствовал, что полицейский советник угадывает всю мою ложь и что он задыхается от ярости, не будучи в состоянии добиться чего-нибудь от меня.

Он на минуту задумался, затем привлек меня за лацкан пиджака близко к себе, предостерегающе указал толстым пальцем на левый стол и начал шептать мне на ухо: