Гийом Аполлинер - Т. 3. Несобранные рассказы. О художниках и писателях - статьи; литературные портреты и зарисовки

«День Поля Верлена» [209]не оказался таким бурным, как можно было предположить. Никакого шествия по Бульмишу [210], никакого шумного сборища в Одеоне, хотя о возможности всего этого и объявлялось заранее.

Утром в Люксембургском саду один художник [211], ремеслом которого было состоять в дружбе с Верленом, добился благосклонного внимания собравшихся речью о том, что накануне он женился, поскольку теперь, после официального чествования «его» поэта, ему негоже вести беспорядочный образ жизни.

В Одеоне во время антрактов обсуждали некий пасквиль, весьма плоский и по содержанию, и по стилю, в котором какие-то дикари были выставлены на общий позор в интересах нескольких поэтов, таких как г-да Фернан Грег [212], Шарль Морис [213], Фернан Дивуар [214]и др.

В пасквиле в пух и в прах изругивали новых художников, которых принято именовать кубистами.

Последние весьма осерчали, но поскольку текст, вызвавший их гнев, не был никем подписан и не имел никаких указаний на то, где был отпечатан, все их предположения остались всуе.

В авторстве этой таинственной прокламации обвиняли поочередно то г-на Мориса, то Жюля Ромена, то Левайяна, то Вессье [215], то еще кого-либо. В кафе на углу площади Одеон и улицы Корнеля, где собрались одни литераторы, все сошлись во мнении, что авторами пасквиля были сами художники-кубисты, жаждущие, чтобы вокруг их произведений был поднят большой шум. Однако художники продолжали обвинять г-на Шарля Мориса и во время банкета не давали ему говорить, восклицая: «Он воскрес!» [216]— и распространяя среди сотрапезников эпиграммы и карикатуры, его высмеивающие. Возбуждение возобновилось с новой силой, когда все отправились в «Клозери де Лила», где г-н Комб, хозяин этого кафе художников и поэтов, угостил их шампанским в честь Поля Верлена. Чтобы всех примирить, Поль Фор упросил Сен-Поля Ру [217]вновь огласить свою речь, которая не была услышана во время банкета. Потом кто-то предложил, чтобы отныне, отдавая должное поэту, который всегда столь отважно защищает свое искусство, в «Клозери» называли Бельфорского льва [218]«Поль-Форским», после чего все разошлись. Уже светало.

Известно, что несколько писателей создали комитет по установке в Париже памятника [220]Жерару де Нервалю [221]. Скульптор Дебуа уже завершил модель скульптуры, и теперь все дело в том, чтобы найти деньги на ее изготовление. Нет никаких сомнений, что автор «Химер», которого Георг Брандес назвал «Эвфорионом романтизма» [222], вполне достоин подобного прославления. Но сейчас крайне трудно собрать деньги на памятник человеку, который не имеет никакого отношения к политике. Правда, кое-кто льстит себя надеждой, что обладающие вкусом немцы окажут комитету помощь и в их сердцах найдет отзвук идея увековечить память французского писателя, который так любил Германию. Стоит напомнить, что Жерар де Нерваль перевел «Фауста» и Гете был очень доволен этим переводом; он говорил Эккерману:

«По-немецки я уже „Фауста“ читать не в состоянии, но во французском переложении все это опять звучит для меня по-новому, свежо и остроумно» [223].

Смеем надеяться, что «Журналь» поспособствует ускорению создания и установления памятника в честь секретаря его редакции. Ведь Жерар де Нерваль занимал эту должность в основанной в 1848 году Альфонсом Карром «Журналь» [224], получая сущие гроши.

В тот период Нерваль переводил Гейне, который так написал о нем:

«Поистине то был не человек, а воплощенная душа, я хочу сказать, ангельская душа, как ни банально звучит это выражение… И он был большой поэт: благовония его мысли всегда были сокрыты в золотых курильницах, украшенных дивной резьбой. И в то же время он был совершенно лишен эгоистичности, свойственной художникам, был по-детски искренен; ему была присуща поразительная тонкость чувств; он был добр, всех любил, никому не завидовал… если какая-нибудь шавка по случайности кусала его, он лишь пожимал плечами» [225].

Очаровательные анекдоты о Жераре де Нервале сейчас кочуют по страницам газет и журналов. Они напечатаны в «Марж», и совершенно прелестные истории есть в книге г-на Готье-Феррьера [226]. А вот что было опубликовано в 1855 году в «Журналь пур рир»:

«Несчастный Жерар де Нерваль, о котором так горячо и с полным основанием скорбят все, мог писать, подобно своему патрону Ретифу ла Бретонну, где угодно [227]. То он записывал строчку на межевом столбе, то абзац на парапете Нового моста, иногда ему случалось сочинять в каком-нибудь кабачке в предместье, а порой и в уборной актрисы, попирая ногами роскошные ковры.