Гийом Аполлинер - Т. 3. Несобранные рассказы. О художниках и писателях - статьи; литературные портреты и зарисовки

Мистер Смартест повернулся, и я увидел на тщательно выбритом затылке хорошо очерченный рот. Смартест из-за уважения к мисс Оле очень хотел прочитать наизусть сразу два стихотворения: его естественный рот произносил начало первой песни «Потерянного рая» [16] «Потерянный рай» (1667) — знаменитая поэма английского поэта Джона Мильтона (1608–1674). Мильтона, а искусственный по-французски, лишь с легким акцентом, декламировал прекрасный рассказ Терамена [17] Терамен — персонаж трагедии Жана Расина «Федра» (1667). из расиновской «Федры».

Признаться, я был потрясен.

— Вы понимаете, как важно для политика иметь второй рот? — продолжала мисс Оле. — Мистер Смартест на митинге под открытым небом теперь сможет очень отчетливо обращаться не только к слушателям перед собой, но и позади себя. Не стану подчеркивать других преимуществ этого нового голосового отверстия.

— Вы превращаете в действительность античные мифы, — сказал я мисс Оле после того, как мы расстались с мистером Смартестом. — Сперва Аргус, затем — стоустая молва…

— А вот и Бриарей [18] Бриарей — в греческой мифологии чудовищное существо с пятьюдесятью головами и сотней рук. , — ответила хорошенькая председательница Лиги по улучшению человеческого рода, пропуская меня в комнату, где сидел человек с четырьмя руками. — Мистер Хичкок — полицейский, — прибавила она. — Сюда он пришел добровольно и просил нас приделать ему несколько рук, что сделало бы его настоящей грозой для всякого сброда. Как видите, его пожелания выполнены с избытком. Мистер Хичкок — человек необычайной силы, и, имея четыре руки — одна из них прикреплена на животе, другая между лопатками, — он теперь в одиночку сможет доставлять в участок сразу четырех бродяг.

Я рассыпался в поздравлениях, однако мисс Оле откланялась, сказав, что обязана присутствовать на невиданной и крайне сложной операции. Дело заключалось в том, что знаменитый ученый в целях лучшего исследования природы попросил, чтобы на кончики пальцев ему насадили крошечные, словно у колибри, глазки, правда, с условием, что осязательные способности его конечностей не пострадают.

Я покинул лабораторию и сразу же записал все те любопытные случаи, какие мне довелось наблюдать. Нет сомнений, что наша эпоха предоставит этим «эстетам» от хирургии повод применить свои теории весьма неожиданным и самым полезным для рода человеческого способом.

Мы только что закончили камуфляжные работы небольшого участка полосы обороны.

Изменили даже направление течения реки. Деревушку целиком перенесли на другое место. Река, которую должны были увидеть вражеские наблюдатели, существовала лишь на холсте, как и сама деревня, — что-то вроде пейзажа, нарисованного на досках.

Настоящая деревня, настоящая река были скрыты, запрятаны; увидеть их было невозможно, и это позволяло войскам перемещаться таким образом, чтобы неприятель вообще ничего не заподозрил. Солдаты-статисты, участвующие в этой постановке, теперь с аппетитом обедали и вели оживленную беседу. Один считал, что маскировка сделана очень удачно, другой не соглашался. Мнения, как обычно, разделились.

— Удача или неудача, — произнес с некоторой горечью коротышка Сериньян, — зависят от обстоятельств. Вот послушайте, я вам расскажу о своем приключении. Вы увидите, что простое переодевание, своего рода камуфляж, может пойти как на пользу, так и во вред, а тому, кто заранее знает, что из этого получится, в уме не откажешь.

Симона была дочерью коммерсанта, который плохо кончил. В шестнадцать лет ей посчастливилось выскочить замуж за старого банкира, а уже через год он оставил ее вдовой. Она была элегантной, миловидной и неглупой. Я с ней познакомился и влюбился в нее. Молодой, бездетной и богатой вдове есть чем смутить двадцатидвухлетнего парня, и я не осмеливался признаться ей в любви.

Началась война. Я иду к нотариусу составить завещание, по которому я оставляю Симоне все, что у меня есть. Я настолько осмелел, что сообщил ей адрес нотариуса, у которого хранилось завещание; я добавил, что иду сражаться и что если умру, то с мыслью о ней. Тем же вечером я уехал.

Когда Симона получила мое письмо, она была настолько растрогана проявлением моей привязанности, что сделала все возможное, чтобы присоединиться ко мне. В то время женщине было непросто отправиться на фронт. Она навела справки, переоделась солдатом и, сам не знаю как, сумела проникнуть в зону боевых действий, не вызвав подозрений. Короче говоря, у нас была передышка неподалеку от Эперне, и вдруг какой-то молодой щеголеватый солдатик начинает задирать меня. Я уже собрался было дать ему пощечину, как вдруг узнаю в этом молодце свою Симону, и у меня опускаются руки. Во время первого же увольнения она выходит за меня замуж. Безоблачное счастье!