Эдвард Форстер - Говардс-Энд

Мистер Уилкокс смутился. Он стоял в холле в вечернем костюме, встречая гостей.

— Она думала, что это собака, — добавила миссис Уоррингтон.

— Да, собака — друг человека! — вставил полковник Фасселл. — Собака всегда помнит хозяина.

— Ты сильно ушиблась, Маргарет?

— Даже говорить не о чем; к тому же рука левая.

— Ну тогда быстренько иди переоденься.

Она повиновалась, как и все остальные. Затем мистер Уилкокс обратился к сыну:

— Ну, Чарльз, что там у вас стряслось?

Чарльз честно рассказал, что произошло. Описал случившееся, как ему это представлялось. Альберт раздавил кошку, и у мисс Шлегель, как и у любой женщины, сдали нервы. Ее благополучно пересадили в другую машину, но когда автомобиль тронулся, она снова выскочила, несмотря на все уговоры. Немного пройдя по дороге, она успокоилась и попросила прощения. Отец принял объяснение сына, но ни тот ни другой не поняли, как искусно Маргарет подготовила для него почву. Такое толкование весьма удачно согласовывалось с их взглядами на женскую природу. Однако после ужина, сидя в курительной комнате, полковник высказал мнение, что мисс Шлегель совершила свой поступок из озорства. Он прекрасно помнил, как в юности, когда ему однажды случилось быть в гавани Гибралтара, девушка — тоже, кстати, красивая — на спор прыгнула за борт. Он как сейчас видит ее и всех ребят, которые ринулись следом за ней. Но Чарльз и мистер Уилкокс пришли к заключению, что в случае с мисс Шлегель дело было все-таки в сдавших нервах. Чарльз был мрачен. Ну и язык у этой женщины. Прежде чем покончить с ними, она скомпрометирует отца. Он медленно поднялся на холм, где стоял замок, чтобы все обдумать. Вечер был восхитительный. С трех сторон Чарльзу что-то нашептывала небольшая река, несшая вести с запада; над его головой на фоне неба вырисовывались узоры руин. Чарльз принялся тщательно разбирать отношения своих родных с этой семейкой, и вот наконец Хелен, Маргарет и тетя Джули предстали перед ним участницами хорошо продуманного заговора. Отцовство сделало Чарльза подозрительным. У него уже было двое детей, которых требовалось вырастить и поставить на ноги, потом появятся еще, и с каждым днем вероятность того, что его отпрыски станут богатыми людьми, уменьшалась. «Это очень хорошо, — размышлял он, — что родитель собирается быть справедливым ко всем, но нельзя же быть справедливым до бесконечности. Деньги не тянутся как резина. А что будет, когда у Иви появятся дети? И уж если на то пошло, то же самое может случиться и в семье отца. На всех не хватит, поскольку ни от Долли, ни от Перси никаких поступлений не жди. Проклятье!» Чарльз с завистью посмотрел на Онитон-Грейндж, из окон которого лился свет и слышался смех. В общем и целом, эта свадьба влетит в копеечку. По террасе прогуливались две дамы, и когда до его слуха донеслось разложенное на слоги слово «империализм», Чарльз догадался, что одна из них его тетя. Она могла бы ему помочь, если бы у нее тоже не было собственной семьи. «Каждый сам за себя», — повторил он. Принцип, некогда вселявший в него бодрость, прозвучал достаточно мрачно среди руин Онитона. Чарльзу не хватало отцовской деловой хватки, поэтому для него так важны были деньги, и он боялся, что без богатого наследства его дети могут оказаться бедняками.

Пока он сидел в раздумье, одна из дам спустилась с террасы на луг. По белевшей в темноте повязке он признал в ней Маргарет и, чтобы огонек его не выдал, потушил сигару. Маргарет, петляя, поднялась на холм; временами она наклонялась, словно хотела погладить дерн. Предположение абсолютно неправдоподобное, но Чарльзу на мгновение показалось, что эта женщина в него влюбилась и вышла специально, чтобы его соблазнить. Он верил в существование соблазнительниц, без которых не обходится жизнь сильного человека, а поскольку был напрочь лишен чувства юмора, то не смог прогнать эту мысль улыбкой. Маргарет, помолвленная с его отцом и приглашенная на свадьбу к его сестре, шла своей дорогой, не замечая Чарльза, и ему пришлось признать, что он ошибся. Но что она делала? Зачем она карабкалась по камням, цепляясь платьем за ежевику и репейник? Обходя главную башню замка, она, должно быть, оказалась с наветренной стороны и почувствовала запах его сигары, потому что крикнула в темноту:

— Ау! Кто здесь?

Чарльз не ответил.

— Сакс или кельт? — продолжила она со смехом. — Впрочем, не важно. Кто бы вы ни были, придется вам меня выслушать. Я влюблена в это место. Я влюблена в Шропшир. Я ненавижу Лондон. И как я рада, что это будет мой дом. О Господи! — Теперь она двигалась назад, по направлению к дому. — Как здорово, что мы приехали!