Халиль Джебран Джебран - Сломанные крылья

В рассказах и воспоминаниях незаметно пробежал час, как тень ветвей по зеленой траве. Фарис Караме собрался уходить. Прощаясь, он пожал мне руку и обнял за плечи.

- Вот уже двадцать лет, как я не видел твоего отца, - сказал он. - Восполни же столь долгую разлуку - будь частым гостем в моем доме.

Я благодарно поклонился, обещая выполнить то, что надлежит сделать сыну для друга его отца.

С уходом Фариса Караме я принялся расспрашивать о нем моего друга, и он с опаской сказал:

- Нет такого человека в Бейруте, кого богатство сделало бы столь добродетельным, а добродетель - столь богатым. Одним из немногих он, придя в этот мир, покинет его, не причинив никому обиды. Однако такие люди почти всегда несчастны, ибо, не умея хитрить, они лишены защиты от козней и коварства людей...У Фариса Караме - единственная дочь, которая живет вместе с ним в роскошном загородном доме. Девушка столь же открыта душой, как и отец, и мало кто из женщин сравнится с ней красотой и изяществом. Но и она будет несчастна - огромное богатство отца поставило ее сейчас на край мрачной и страшной бездны.

При этих словах скорбь и сожаление отразились на лице моего друга.

- Фарис Караме, - продолжал он, - благородный и честный старик, но бесхарактерность сделала его слепым и глухим перед хитростями лицемеров и интригами корыстолюбцев. Дочь же, как ни умна она и как ни возвышена духом, во всем подчиняется его переменчивым желаниям. Такова тайна в жизни отца и дочери, и ее разгадал человек, соединяющий в себе алчность с лицемерием и злобу с хитростью. Это - архиепископ; прикрываясь словами Евангелия, он выдает свои пороки за добродетели; это - духовный владыка в стране религий и сект, и души людские трепещут перед ним, а спины - гнутся, как выи животных под ножом мясника. У него есть племянник, в душе которого распущенность и порочность сплелись так, как змеи и скорпионы — на стенах пещер и в водах болот. Недалек тот день, когда архиепископ, облаченный в ризы, встанет перед сыном своего брата и дочерью Фариса Караме и своей грешной рукой поднимет над их головами брачный венец, связав цепями таинства и заклинания чистое тело с гниющим трупом, соединив властью порочного закона небесный дух с тленным существом, вложив сердце дня в грудь ночи. Это все, что я могу рассказать тебе о Фарисе Караме и его дочери. Не расспрашивай меня больше об этом, ибо вспоминать о несчастье - значит приближать его, как вспоминать о смерти - значит приближать смерть.

Мой друг отвернулся к окну и окинул взглядом пространство, как будто искал разгадку тайн дней и ночей среди частиц эфира.

- Как и обещал, завтра же навещу Фариса Караме, - сказал я. -Приятно, что он сохранил столько воспоминаний о времени, когда был дружен с моим отцом.

Мой друг изменился в лице, как будто мои простые слова внушили ему некую страшную мысль, и долго - с жалостью, состраданием и страхом - смотрел мне в глаза. То был взгляд пророка, читавшего в глубинах людских душ неведомое самим душам. Губы его слегка вздрогнули, но он ничего не сказал. В замешательстве я шагнул к двери и, обернувшись, заметил, что его глаза следят за мною с тем же странным выражением. То, о чем он думал в эти минуты, я постиг позже, когда воспарил духом из мира количеств и мер в ангельские сферы, где сердца разговаривают взглядами, а души ширятся от взаимной приязни.

Через несколько дней, когда мне наскучило одиночество, а глаза устали от чтения пустых книг, я взял экипаж и велел отвезти себя к дому Фариса Караме. Близ сосновой рощи - излюбленного места прогулок жителей Бейрута - кучер свернул с дороги, пустив лошадей рысью по тенистой ивовой аллее, окаймленной колышущимися травами, виноградниками и апрельскими цветами, улыбающимися своими яхонтовыми, золотистыми и изумрудными устами.

Через минуту экипаж остановился перед воротами уединенного дома, окруженного просторным садом, благоухающим розами и жасмином, с изгородью из колючего кустарника.

Едва я сделал несколько шагов по саду, как в дверях дома появился Фарис Караме, который вышел мне навстречу, как будто стук колес в этом уединенном уголке оповестил его о моем приезде. Он радостно приветствовал меня и пригласил в дом, где усадил рядом с собою и, подобно заботливому отцу, принялся расспрашивать; его занимало все, что касалось меня, - и мое прошлое, и будущее. Я отвечал ему в том тоне, исполненном грез и надежд, в каком поют свою песнь юноши, пока волны фантазии не выбросят их на берег жизни - навстречу борьбе и труду...