Стефан Цвейг - Легенда одной жизни

На следующий день, после обеда. Простая, узкая комната в семейном пансионе. На столе — ваза с большим букетом белых роз. В углу — полуоткрытый большой дорожный чемодан.

Мария Фолькенгофлежит на диване и спит. Раздается стук в дверь, повторяется несколько раз и все настойчивее. Спящая постепенно пробуждается. Снова стук. Она встает.

Войдите!

Горничная.

Простите, сударыня, что помешала… Один господин ждет в коридоре и спрашивает, можете ли вы его принять.

Мария.

Я?.. я?.. Не ошибка ли это?.. Подождите-ка минутку, я еще не совсем очнулась… Кто он?

Горничная подает ей на подносе визитную карточку.

Ах, мой лорнет… где он… так я ничего не вижу.

Горничная передает ей лорнет, взяв его со стола.

Благодарю вас.

Глядит на карточку.

Бюрштейн?.. Доктор Герман Бюрштейн?.. Ах, вот что!.. Что ему понадобилось?.. Ну, что ж… просите войти… Подождите минуту — мне надо себя немного привести в порядок… Вот так, теперь можно.

Бюрштейн,входя в дверь, которую открыла перед ним девушка.

Прошу простить за беспокойство, сударыня… Доктор Бюрштейн!.. Я имел удовольствие вчера вам представиться… Я не помешал?

Мария.

Нет, нет… пожалуйста.

Бюрштейн смущенно кланяется. Наступает молчание, которое становится постепенно тягостным.

Мария.

Не присядете ли, господин доктор?

Бюрштейн.

Благодарю вас… очень благодарен.

Садится.

Вам, быть может, покажется смелым, что я без приглашения позволил себе явиться сюда… Я был… я не имел вчера возможности… мне было так невыразимо тягостно, что я вчера не мог сразу исполнить ваше желание… Я пришел только для того, чтобы это вам объяснить.

Мария,спокойно, но отнюдь но любезно.

Но ведь мне дали прекрасное место, лучшего я не могла и желать.

Бюрштейн.

Это… это меня очень радует… Я для того только и пришел… Я испытывал потребность заявить вам лично, что к этому… инциденту я совершенно непричастен… Мне хотелось бы, чтобы вы не заблуждались насчет моего отношения к нему… Нам было бы тягостно, если бы от этого вечера у вас сохранился какой-либо неприятный осадок…

Мария.

Простите, я вас прерву, господин доктор… Я не знаю, правильно ли понимаю вас. Говорите ли вы от себя, под влиянием собственных ощущений, или на вас возложено какое-нибудь поручение?..

Бюрштейн.

О нет… нисколько… Просто, у меня была потребность…

Мария.

Я спросила так потому, что вы сказали: «нам» было бы тягостно…

Бюрштейн.

Мы, видите ли… мы так объединены в этом доме известною общностью, традицией… Это, так сказать, вошло у нас, вследствие общности, в привычку… Простите, что я так неправильно выразился.

Мария.

Ах, вот как!.. Я, впрочем, иначе и не думала… Меня изумил бы другой ответ.

Бюрштейнмолчит. Мария не приходит ему на помощь. Молчание снова становится тягостным.

Нет, именно это… именно это хотел я вам сказать, — что притти сюда было для меня личною, исключительно личною потребностью… Я ведь только вчера вечером узнал, слишком поздно узнал, кто вы.

Мария.

Простите, я вас еще раз прерву… Кто же я такая?

Бюрштейн.

Но, сударыня… Я не знаю, известно ли вам, в каких отношениях я был с покойным; я посвятил всю свою жизнь исследованию его творчества… ему, только ему… Я изучаю мельчайшие подробности его жизни, и всякий, кто был ему когда-либо близок, представляет собою для меня откровение. Само собой разумеется, что когда я услышал вчера о вашем приезде, то первым моим побуждением было вас разыскать… Наше появление — ведь это для меня событие, ни с чем несравнимое переживание.

Мария.

Стало быть, я, по вашему мнению, была близка Карлу-Амадею Франку? Странно! Что внушило вам такое предположение?

Бюрштейн.

Но помилуйте, сударыня… Что за скромность! Я исследователь его жизни, и знаю… знаю все значение…

Мария.

Вот как?.. Вы знаете?.. С каких же пор известно нам это значение?..

Бюрштейн,запинаясь.

С тех пор, как… Я, разумеется, давно уже знал… но только отрывочно… Мне недоставало общей картины… Я знал только… в общих чертах…

Мария.

Я спрашиваю об этом лишь потому, что читала вашу биографию, даже неоднократно, все четыре тома… Она ведь очень, очень подробна… Поистине поразительно, как насчет попугая и собаки Карла вам удалось установить день их появления в доме и сколько было за них уплачено продавцу… Она очень подробна, ваша биография, там, где она хочет быть подробною. Но я не могу припомнить, чтобы хоть одной строкой, во всем своем сочинении, вы упомянули о том, что сообщаете мне теперь, — о том, что и… имела особенное значение в жизни Карла-Амадея Франка. Неужели я это проглядела?