Стефан Цвейг - Легенда одной жизни

Леонора,жестким тоном.

Я думала, что вас осведомил Карл… Вы ведь хранитель его тайн… или, во всяком случае, охотно играете такую роль…

Бюрштейн,приходя в бешенство.

Прошу вас бросить ваши колкости. Право, теперь не время для подобных шуток. Вы бы лучше постарались, в создавшемся положении, совладать со своим дурным настроением. Довольно и того, что вы так некстати задели чувствительность этой несчастной женщины! Было ли это умно — предоставляю судить вам самой. Что ж, продолжайте шутить, если вам угодно!.. Скоро вы увидите… Я понял очень ясно, что она сказала…

Леонора,приходя в беспокойство.

О чем вы это?..

Бюрштейн.

О том, что эта женщина, наконец-то, расскажет правду; о том, что ваша раздражительность, по счастью, вывела ее из того безмолвия, в котором она, по непонятной причине, пребывала…

Леонора.

Вы думаете, что она…

Бюрштейн.

Она все расскажет! Все! Все! Не обольщайтесь больше: Мария Фолькенгоф теперь заговорит, и она права, клянусь, она будет права, раз в доме Карла Франка ее называют постороннею… О, это будет крушением, позором, неслыханным позором!.. А я-то, дурак, позволял себя морочить и морочил других… О, какой позор, какой стыд!.. Какой ненужный и бессмысленный позор!

Леонора.

Пусть она говорит, что хочет. Никто ей не поверит.

Бюрштейн.

Все! Все поверят ей! Разве вы не чувствуете всеобщего подозрения?.. А это недавнее замечание Франца Мейстера о том, что были, повидимому, допущены ошибки, которые, надо надеяться, вскоре будут исправлены… А затем… у нее ведь должны быть письма… его письма…

Леонора.

У нее больше нет писем. Она их сожгла.

Бюрштейн.

Откуда вы это знаете?

Леонора.

Так она обещала. В своем последнем письме к нему.

Бюрштейн.

И вы этому верите? Женщины обещают такие вещи, но не делают их. Писем и документов таких людей, как Карл-Амадей Франк, не сжигают… Это сделала только одна женщина… Только она была так бешено честолюбива… А я, я дал себя уговорить…

Леонора.

Я сама отвечаю за свое поведение. На мне лежала обязанность сохранить образ этого единственного человека в чистоте для его народа, и я была вынуждена… ради этого… на некоторые поступки…

Бюрштейн.

Поступки?.. Ложь с начала до конца!.. У вас… у вас на совести все… Вам придется за это ответить… Я сам был одним из обманутых… Я сам был в неведении, даже когда думал, что все знаю… Вам… вам одной придется оправдываться… Вы умышленно заставили меня лгать… из-за вашей неистовой ревности и властолюбия, которое стремится поработить даже мертвеца, подобно тому, как оно старалось его скрутить при жизни… Вы… только вы…

Фридрих,вошедший во время последних слов.

Бюрштейн! В каком тоне вы говорите с моей матерью?..

Смущенное молчание.

Вообще, что здесь происходит?.. За две комнаты я слышу крики, между тем, как внизу гости уже ждут… Я вижу, как на старую женщину набрасываются, как на бродячую собаку… и при этом умалчивают о чем-то, ведут себя таинственно… Я тоже в праве знать, что происходит в этом доме!

Помолчав.

Кто эта дама?

Бюрштейн.

Спроси свою мать. Она тебе может объяснить это лучше всех.

Леонора.

В свое время. Теперь у вас есть другая забота. Это не так важно.

Фридрих.

Для меня важно все, что касается моего отца… А особенно все то, что, как я чувствую, хотят от меня утаить… Я не позволяю что-либо скрывать от меня… Кто эта дама?

Леонора.

А я не позволяю приказывать мне! И еще не скоро позволю! Экзаменуй кого хочешь…

Фридрих.

Я желаю это знать и узнаю. Я вижу, она во все посвящена…

Леонора,быстро.

Она тебе что-нибудь сказала?

Фридрих.

Нет… но я ведь вижу, что она знает Иогана… говорит ему «ты»… называет тебя но имени… И затем, все вы в таком смятении… А ведь меня учили, что это дом открытых дверей… Следовательно, я в праве…

Иоган,вбегая.

Его высочество великий герцог подъехал!

Леонора,радуясь поводу.

Пойдемте, Бюрштейн… Велите начинать… Я пойду его встретить.

Поспешно выходят в главную дверь. Иоган направляется следом за нею.

Фридрих,удерживая его.

Иоган… постой… Я хочу тебя кое о чем спросить… Иоган, послушай, — теперь мы одни, все они заняты, — послушай, мой славный… ты в доме — единственный с кем я могу говорить об отце, потому что ты любил его самого, а не его славу, потому что ты был ему, действительно, другом… И поэтому они тебя не любят, наши новые друзья… Послушай, Иоган… Все они избегают ответа, но ты мне скажешь откровенно, не правда ли, кто эта дама?