Леон Юрис - Исход

Во время немецких парадов улицы пустели. Датчане демонстративно не покидали домов. Но в датские национальные праздники улицы заполнялись народом, и все носили траур. Ежедневные верховые прогулки старого короля превратились в сигнал сбора для сотен датчан, которые восторженно приветствовали его и бежали за королевской лошадью.

Положение становилось все более напряженным — и наконец утром 29 августа 1943 года раздался взрыв, оглушивший всю Зеландию. Датский флот потопил сам себя, чтобы блокировать судоходство по каналам.

Немцы пришли в бешенство. Они двинули войска к правительственным зданиям и к королевскому дворцу в Амалиенборге. Королевская гвардия оказала сопротивление, которое быстро подавили. Ее место заняли немецкие солдаты. В Данию хлынула орда эсэсовцев — наводить порядок в стране. Оккупационные власти распустили парламент и опубликовали ряд жестоких декретов. Протекторат перестал быть «образцовым», если он таким вообще был когда-либо.

Датчане ответили усилением саботажа и партизанскими вылазками. Склады оружия и боеприпасов, заводы, мосты — все взлетало на воздух. Немцев охватила тревога: ущерб становился чувствительным.

Из оккупационного штаба, расположенного в отеле «Англетер», пришел приказ: «Все евреи обязаны носить желтую повязку с шестиконечной звездой».

Этой же ночью подпольная радиостанция передала заявление короля Христиана, который сказал, что он первый наденет повязку, и призвал датчан последовать его примеру.

На следующий день почти все жители Копенгагена надели повязку с шестиконечной звездой.

Еще через день немцы отменили приказ. Сам Ааге не участвовал активно в движении Сопротивления, но его компаньоны по фирме руководили подпольем, и он знал об их деятельности. В конце лета 1943 года его охватила тревога.

— Я знаю точно, — сказал Ааге жене. — В ближайшие месяцы немцы арестуют всех евреев Дании. Неизвестна только дата.

Мета Хансен подошла к окну и невидящими глазами посмотрела на озеро, на мост, ведущий в Старый город. Наступал вечер. Карен вот-вот должна была вернуться из балетной школы. Мета строила планы, как бы попышнее отпраздновать ее тринадцатый день рождения. Это должно было стать незабываемым событием, предполагалось пригласить в Тиволи человек сорок детей.

Ааге зажег трубку и посмотрел на портрет Карен, стоявший у него на столе. Он вздохнул.

— Я ее не отдам, — сказала Мета.

— Но мы не имеем права…

— Она же вовсе не еврейка. У нас есть бумаги, Карен наша родная дочь.

Ааге положил руку на плечо жены.

— Кто-нибудь из Аалборга может донести немцам.

— Они не станут заниматься этим. Ведь речь идет всего-навсего об одном ребенке.

— Неужели ты до сих пор не разобралась в них?

Мета резко обернулась.

— Устроим крещение, удочерим ее.

Ааге медленно покачал головой. Жена опустилась в кресло, кусая губы. Она с такой силой сжала подлокотники кресла, что побелели руки.

— Что же будет, Ааге?

— Мы тайно соберем евреев на зеландском берегу, у проливов. Достанем лодки, сколько сможем, и переправим всех в Швецию. Шведы сообщили нам, что позаботятся о них.

— Сколько раз по ночам я лежала и думала об этом! Пыталась уверить себя, что бежать для нее опасней, чем остаться с нами. Я и сейчас убеждена, что с нами она будет в большей безопасности.

— Думай, что ты говоришь, Мета!

Мета бросила на мужа взгляд, полный такой отчаянной решимости, какой он еще никогда у нее не видел.

— Я никогда не отдам ее, Ааге. Просто не смогу жить без нее.

Ни один датчанин не отказался от участия в этой гигантской операции. Евреев тайно собрали на Зеландии и переправили на лодках в Швецию, где им ничто не угрожало.

Несколько дней спустя немцы прочесали Зеландию, но ловить уже было некого.

Карен осталась с Хансенами в Копенгагене; ответственность за это решение легла тяжким грузом на совесть Меты. С этого часа немецкая оккупация превратилась для нее в сплошной кошмар. Она приходила в панику от каждого нового слуха, несколько раз уезжала с Карен к родственникам в Ютландию.

Ааге принимал все более активное участие в Сопротивлении. Каждую неделю он исчезал из дома дня на три, на четыре. Для Меты это были ночи, полные ужаса.

Окрепшее датское подполье направляло свои удары против немецкого транспорта. Каждые полчаса происходила диверсия на железной дороге. Вскоре вся железнодорожная сеть страны была забита взорванными эшелонами.