Вот с этим вопросом мы и обратимся теперь к Толкину.
Однако, на сей раз мы не станем говорить о роли друзей в жизни и в творчестве Толкина, хотя, возможно, эта тема заслуживает внимания в первую очередь: стоит вспомнить одних только «Инклингов», или взять к примеру дружбу Леголаса и Гимли, или дружбу Эомера и Арагорна, Сэма и Фродо, Белега Куталиона и Турина…
Как говорил его друг К.С.Льюис:
«Тот, кто не признает, что дружба есть истинное чувство, кто считает ее лишь завуалированным проявлением сексуального влечения, тем свидетельствует, что у него никогда не было друга. Остальные же знают, что, хотя и влечение и дружеские чувства можно питать к одному и тому же человеку, нет ничего более далекого от дружбы, чем страсть влюбленного. Влюбленные постоянно говорят друг с другом о своей любви; друзья - почти никогда о свей дружбе. Влюбленные обычно глядят друг на друга, поглощенные собой; друзья глядят вперед, поглощенные каким-либо общим интересом. И главное, сексуальное влечение (пока существует) объединяет лишь двух человек. А друзей необязательно должно быть только двое – куда лучше, если больше… Из чего следует, что из всех привязаннстей настоящая дружба наименее подвержена ревности. Два друга радуются, когда к ним присоединяется третий; трое радуются, когда находят четвертого - при условии что у новичка есть талант стать настоящим другом. И тогда они смогут сказать, как блаженные души в поэме Данте: «Благодаря ему возрастет наша любовь», - потому что в этой любви «поделиться» не означает «потерять»».
Но мы поговорим теперь о другом роде любви, и вспомним одну замечательную историю - историю влюбленных, для которых любовь стала источником исцеления. Но эти двое - не Берен и Лутиэн, не Тингол и Мелиан, не Келеборн и Галадриэль, и даже не Арагорн и Арвен…
В 44-м году Толкиен писал своему сыну:
«В повествовании появился новый персонаж (я уверен, что не выдумал его, я даже не собирался вводить его, хотя он мне по душе, – просто он вдруг возник в лесах Итилиена): Фарамир, брат Боромира. Развязка снова откладывается на потом; а он меж тем рассказывает много интересного из истории Гондора и Рохана (высказывая при этом весьма трезвые соображения о славе мирской и славе истинной)».
«Но я на этом остановлюсь; не буду касаться и темы безответной [дословно: «ошибочной»] любви Эовин, ее первой любви к Арагорну».
Итак, мы обратимся к истории Фарамира и Эовин.
Фарамир похоже (и есть немало оснований так считать), снискал особую любовь со стороны Толкина (равно как и со стороны Гэндальфа):
«Я нарочно свел все разговоры о высоком к неявным намекам, которые заметны лишь самым внимательным, или оставил их в рамках необъясненных символов. Так, упоминание Господа Бога или «ангельских чинов» - Владык Запада – можно уловить лишь в некоторых местах, вроде слов Гэндальфа, обращенных к Фродо: «Тут действовала иная сила, о чем вовсе не ведал создатель кольца»; или когда перед трапезой Фарамир воздает благодарение по нуменорскому обычаю».
Фарамир – единственный из героев книги, кто открыто говорит о мире духа и о своей связи с ним - так же, как и сам Толкин. Недаром он писал:
«Я не Гэндальф, я простой смертный (низший чином) творец в нашем маленьком мире. Если кто и похож на меня, так это Фарамир – если забыть о том, что мне не достает качества, которым обладают все мои персонажи (да заметят сие психоаналитики!) – т.е. мужества».
Итак, Эовин и Фарамир. Каждый из них настолько человечен – настолько раним и чувствителен, - что, боюсь, их можно неверно понять и недооценить.
Заглянем в черновик ответа одному из читателей «Властелина колец». (На полях Толкиен написал: «Комментарии к критическому письму (потерялось?) на тему Фарамира и Эовин».)
«Эовин: Любить сразу более, чем одного человека (противоположного пола) возможно, однако, по-разному и с неодинаковой силой. Я не думаю, что чувства Эовин к Арагорну так уж сильно изменились; и когда открылось, что он так велик – что он Король и наследник Элендиля – она по прежнему могла любить его и восхищаться им. Ему уже было очень много лет, и дело тут не только в физическом возрасте: когда возраст не отражается внешне, это может вселять тревогу или внушать благоговение. Кроме того, она не была на самом деле честолюбивой. Роль «няньки» была ей не по нраву, но не была она и воином или «амазонкой» – однако, подобно многим женщинам, на войне, в критической ситуации, она могла проявить большое мужество.
Читать дальше