Уильям Сароян - Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

На следующий день мы с Виктором, нагрузившись пайками, выбрались из лагеря и пошли куда глаза глядят. Мы набрели на речку, вымылись в ней с мылом, выстирали белье и носки и подождали, пока все высохнет. Потом мы отправились дальше, разговаривая и наслаждаясь свободой, но не вполне, потому что война еще не кончилась, мы ведь только что были в плену. Если бы нас ничто не тяготило, мы бы радовались просто тому, что ушли подальше от людей и можем отдохнуть в одиночестве. Но вот Доминик погиб на Тихом океане, а Джо Фоксхол — в Европе. Прошло уже много времени с тех пор, как мы узнали об этом. Достаточно, чтобы забыть о том, что они погибли, и приучить себя к мысли, будто они живы, только далеко от нас. С Домиником мы расстались задолго до того, как узнали, что он убит, — мы не видали его с того вечера, когда его посадили на грузовик вместе с Гарри Куком, Ником Калли и Верноном Хигби и увезли в Миссури, а мы с Виктором отправились в Розвилл, а ведь это было давным-давно. А Джо Фоксхола я почти не видел с того вечера, когда он читал стихи, посвященные сыну.

И я перестал думать, что он погиб. Наверно, и другие преодолевают так горе о погибших друзьях. Наверно, и другие забывают о том, что друзья их убиты, хотя и знают, что никогда их больше не увидят.

Но время от времени нестерпимая мысль, что их уже нет в живых, возвращалась ко мне, и я испытывал мучительную боль, — ведь мне всегда хотелось поближе узнать Доминика, а с Джо Фоксхолом я готов был дружить до конца моей жизни.

Вскоре нам встретились наши американские солдаты на грузовиках, и мы поехали с ними, надеясь попасть куда-нибудь, откуда могли бы добраться до своей части. Три дня мы переезжали так с места на место. Наконец попался нам один парень, который слыхал о нашем отряде, но сообщил только, что отряд этот, кажется, выполнил свое назначение и возвратился в Лондон. Ну, лучшей новости для нас и быть не могло, потому что мы только лишь о том и мечтали, как бы поскорее вернуться в Лондон.

Мы и пытались это сделать, но, черт побери, опять угодили в плен — на этот раз к американской квартирмейстерской службе. Майор, к которому мы зашли разузнать, как нам добраться до нашего отряда, увидев, как горячо мы стремимся в Лондон, решил, что должен оставить нас при себе. Мы не стали с ним спорить, но через три дня, получив от него увольнительную в город, просто не вернулись обратно. Мы добрались до Шербурга и после долгих мытарств получили наконец приказ вернуться в свою часть в Лондон. Мы с Виктором прямо ревели от радости. Мы плакали самыми настоящими слезами, хотя наши рыдания походили скорее на смех.

Наконец мы прибыли на вокзал Ватерлоо в Лондоне. Такси не было, и я сказал:

— Давай пойдем пешком, или побежим, или еще как-нибудь, только бы не ждать здесь.

И мы пошли пешком, а потом пустились вприпрыжку, потому что мне — о господи боже! — не терпелось поскорее увидеть Джиль. Мы побежали через мост Ватерлоо, потом по Стренду, до тех пор пока Виктор не сказал:

— Ступай вперед, я не могу больше бежать.

Виктор отстал, а я побежал дальше, и скоро я был уже почти дома. Сейчас наконец я увижу свою любимую, обниму ее и проверю, насколько вырос мой сын, но, когда я свернул на улицу Карла Второго, я чуть не умер от ужаса: вся улица была в развалинах. Дома, в котором мы жили с Джиль, больше не существовало.

Наверно, я повредился в уме, потому что я ходил и ходил взад и вперед по улице против того места, где прежде стоял наш дом, где прежде мы жили, и боялся спросить кого-нибудь. Я боялся даже думать об этом. Наверно, я пробыл там очень долго, потому что скоро наступила ночь. Но я не мог уйти оттуда, и моя песня в муках умирала в моей душе. Я сходил с ума от боли и не знал, что мне делать.

Я знал, что я умру, если Джиль умерла, а я не хотел умирать. Я стал плакать от ужаса при мысли, что мы оба уже мертвы. Может быть, мы умерли оба, еще когда я уехал? Так где же тогда эта звезда, которая явилась мне когда-то, чтобы сказать, что я останусь в живых? Что толку от такой звезды?

Ко мне подошел какой-то старик — он просил милостыню. Я дал ему фунт, а потом передумал и дал два, потому что я не хотел умирать.

— Отчего вы плачете? — спросил он.

— Я жил раньше в доме на той стороне, — сказал я. — Я жил в этом доме, но его разбомбило. Я не знаю, что сталось с моей женой, и боюсь узнать. Мне страшно. Хотите еще фунт?

Он сказал, что если я дам ему еще один фунт, то жена моя окажется целой и невредимой — тут и беспокоиться не о чем, — и я дал ему еще два фунта, а это были все мои деньги, не считая мелочи в кармане.