Лидия Зиновьева-Аннибал - Тридцать три урода. Сборник

Пок (лезет на кровлю). Царь Оберон! Царь Оберон, проснись!

Оберон (садится на ложе рядом с проснувшейся Титанией). Злой сон я видел.

Титания.Грезилось и мне.

Оберон.Но мудр проснулся и любовью сильный.

Титания.Летим, мой царь! Дорогой вспомним сны.

Оберон.Летим, желанная супруга! (Трубит в свой рог.) Эльфы! Несите троны.

Пок.

Оберон.

Титания.И в смертных вечность творчества будить.

Эльфы приносят троны.

Пок. Спеши, царь Оберон, на запад хмурый.

Сердце Розы.Он станет светом, лишь мы прилетим.

Оберон (подымаясь вместе с Титанией с ложа).

Титания.

Пок. Мне чудится — ленились долго мы.

Сердце Розы.Забыли смех и умное веселье {209} .

Оберон и Титания всходят на троны.

Оберон.

Титания.

Улетают все, кроме Пока. Первые лучи солнца падают на кровлю храма.

Пок (стремительно слетает на площадь. Обращается к публике в театре).

Конец

Зачем я люблю цветы у дорог, переплеск ручья через гладкий малахит моха и в зеленой тени шелестящий ливень? мяту и мед лугов, жужжание пчелы и сладкий ветер, что мнет шелк полей, и вопль волны? в синеве сверкание снегов из сырой земли? умильные лучи первых трав? и солнце, солнце?..

Тень чужого сна, ты сгинешь в неусловленный час с милой земли! Земная весна зовет осень и смерть… И снова брызжет — чужая весна. Преходящий, в неразгаданный час пройди на Запад. Восток червленеет для новых всходов.

Садовник убил лопатой слепого крота, чтобы крот не насыпал бархатистых горок в цветнике.

Пока садовник, еще до удара, бранился на крота, слепой крот не убегал: он царапался, доверчиво и смешно, кривыми лапками в свою землю, пахучую и сырую. Она же была ему, темному, родною темною матерью.

Когда садовник ударил крота, крот перевернулся на живот, его кривые лапы подергались, и он издох. И темная земля не защитила своего маленького темного сына.

Но кто мал и кто велик, кто зряч и кто слеп перед неисчислимым лицом Вселенной?

Моя кошка принесла мне задушенного зайчонка.

Моя кошка — красивая и дикая охотница. Ее шерсть тигровая; ее широкие белые лапы упруги и мягки.

Она гордилась зайцем в зубах, и так как по вольной прихоти любила меня, то принесла мне свою добычу похвастаться ею.

И она глядела ярким взглядом в мой смущенный взгляд и тихо двигала сильным хвостом. Ее хризолитные глаза жили всею победою неведущего смерти места.

Но под ее головой висела другая голова, и другие глаза, как мутно-черные погасшие светильни, большим застылым взглядом вперились в мой испуганный взгляд.

В ночной комнате лампада мерцает. Неутомимый маятник отбивает время в тишине. Серые сумраки, бледные отсветы, как воровские тени, скользят по одеялу и опять сбившейся простыне и по лицу старухи.

Тело утомилось своею душой, потому что всю долгую жизнь душа волочила его, упирающееся, куда оно не хотело. И душа устала от своего болящего тела; сырой червь, всю жизнь оно тягчило солнечный лет бабочки.

Настал воровской час предсмертной муки — час, разрешающий загадку сна.