Винсенто Бласко Ибаньес - Обнаженная Маха

Вечером они вышли вдвоем прогуляться и неспешно двинулись к центру Мадрида. Реновалес говорил о своей юности, об их жизни в Риме. Смеялся, напомнив Котонеру о его знаменитом собрании папских портретов; в памяти художника возникали веселые выходки в мастерских, шумные банкеты, а впоследствии — товарищеские вечеринки в маленькой уютной столовой их квартиры на Виа Маргутта, когда он вернулся в Рим женатым; вспоминал, как приходил Котонер и другие художники на чашку чая к молодоженам; как шумно спорили о живописи, вызывая недовольство соседей, как робко улыбалась всем его Хосефина, еще не привыкшая к роли хозяйки дома, не привыкшая видеть себя без матери и в мужском обществе.

Эти шумные молодые парни, лохматые и грозные, как разбойники, наивные и придирчивые, как дети, казались ей удивительно интересными и милыми.

— Превосходные были времена, Пепе!.. Слишком поздно мы понимаем, какое это счастье — молодость!

Гуляя без какой-то определенной цели, они так увлеклись разговором и воспоминаниями, что и не заметили, как оказались на площади Пуэрта дель Соль. Уже смеркалось, засветились электрические фонари, и перед витринами магазинов замелькали на тротуаре желтые блики.

Котонер посмотрел на часы на здании министерства.

Пойдет ли маэстро сегодня к графине де Альберка?

Реновалес очнулся. Да, надо идти. Его там ждут... Но так и не пошел. Друг посмотрел на него почти возмущенно, ибо своим умом прихлебателя не мог понять, как это можно отказаться от приглашения на обед.

Художник чувствовал, что сегодня не в состоянии провести целый вечер с Кончи и ее мужем. Подумал о графине почти с отвращением; ее дерзкие ласки, с которыми она постоянно к нему цепляется, когда-нибудь исчерпают его терпение и рано или поздно в припадке откровенности он обо всем расскажет графу. Позорно и непорядочно жить вот так, «втроем», а для этой знатной дамы, кажется, нет большей радости.

— Она мне надоела, — сказал Реновалес, отвечая на удивленный взгляд друга. — Я не в силах ее терпеть; она липнет ко мне, как смола, ни на минуту не дает покоя.

Никогда раньше он не разговаривал с Котонером о своих любовных отношениях с графиней де Альберка. Но другу этого и не надо было, он все понимал без слов.

— Зато она красавица, Мариано, — сказал он. — Чудо, а не женщина. Ты знаешь, я от нее просто в восторге. Для твоей греческой картины разве найти лучшую натуру?

Маэстро посмотрел на него сочувственно — как можно нести такую ​​чушь! Он почувствовал острое желание высмеять графиню, унизить ее и таким образом оправдать свое равнодушие к ней.

— Хороший фасад, больше ничего... лицо и тело...

И, наклонившись к другу, тихо прошептал, словно открывая страшную тайну:

— Знаешь, какие у нее острые колени... А строит из себя невесть что.

Котонер открыл рот и захохотал смехом сатира, аж уши задрожали. Так может смеяться только старый холостяк, которому стали известны скрытые недостатки недосягаемой для него красавицы.

Маэстро не отпустил товарища. Ему хотелось побыть сегодня с ним; смотрел на него с нежной любовью, потому что находил в нем что-то от покойной. Никто лучше не знал Хосефину, как этот их друг. В тяжелые минуты она поверяла ему душу, а когда нервы доводили ее до безумия, слова этого рассудительного мужа снимали напряжение, и она разливалась потоками слез. С кем же и поговорить о ней, как не с ним?..

— Пойдем пообедаем вместе, Пепе. Пойдем к итальянцам, устроим себе римский банкет: закажем равиоли [29] Равиоли — итальянское блюдо, похожее на пельмени. , пикатту [30] Пикатта — жареная телятина с петрушкой. — все, что захочешь, и бутылочку или две кьянти, сколько сможем выпить. А потом выпьем шипучего asti, оно лучше шампанского. Согласен, дружище?

Они взялись за руки и пошли с высоко поднятыми головами, улыбаясь, будто двое начинающих художников, сумевших продать картину и стремящихся отпраздновать это великое событие хорошим обедом, забыв на короткое время о своей нищете.

Реновалес погрузился в воспоминания и говорил, не умолкая. Помнит ли Котонер тратторию в одном из переулков Рима, что была немного дальше статуи Паскино, но не доходя до Governo Vecchio [31] Старый дворец правительства ( Итал .). ? Ту корчму держал бывший повар одного кардинала, и в ней было тихо, как в церкви. На вешалках там всегда чернели шляпы священнослужителей. Веселый художник немного возмущал своим легкомыслием почтенных и степенных посетителей траттории: священников — служащих папских учреждений или тех, что приезжали в Рим ходатайствовать о повышении; плутов-адвокатов в замасленных сюртуках, приходивших сюда с папками бумаг из Дворца правосудия, который стоял рядом.