Юзеф Крашевский - Сумасбродка

После этого афоризма воцарилось длительное молчание. Эварист не отвечал, а Евлашевский не находил ничего такого, за что можно было бы к нему придраться.

Однако, видя, что слушатель его не отходит и, кажется, ждет дальнейших объяснений, «отец» начал с другого конца.

— Вот так, молодой человек, — произнес он, — перед нами действительно много работы, поля заросли сорной травой, и, прежде чем сеять, мы должны выполоть ее, выполоть!

Он снова помолчал.

— А знаете, — с живостью обратился он к своему собеседнику, — где надо искать зерна истины? Да там, где их укрывает про запас природа… где, укрытые плотным пластом, они сохраняются неиспорченными — в народе!

— Народ нуждается в просвещении, — ответил на это Эварист, — не знаю, может ли он просветить нас.

— Да, просвещенным в общепринятом значении этого слова его назвать нельзя, — возразил Евлашевский, — но он обладатель сокровищ, о которых сам не ведает: он сохранил здоровые инстинкты. Из этого источника мы и должны черпать. Притом народ и по сей день — это класс париев, класс угнетенных, на котором паразитируют остальные. И с этим надо покончить.

— Разве учение Христа не положило этому конец, провозгласив братство всех людей и вменив нам, как нашу первейшую обязанность, любовь к ближнему? — несмело спросил Эварист.

Тут вдохновенный муж задумался, однако ненадолго.

— Учение Христа было извращено в самом его зачатке. Но я вижу, что вы, дорогой мой, стоите на весьма отсталых позициях, и, захоти я тут же приобщить вас к высшим понятиям, мне пришлось бы побороться с вами основательно, так что отложим на другое время…

Евлашевский отер лоб; он был утомлен и не очень уверен в том, какое произвел впечатление. Поэтому ему хотелось ретироваться; слегка кивнув Эваристу, он подошел к ожидавшим его молодым людям, которые издали с интересом следили за их поединком, не сомневаясь, впрочем, что побежденным окажется Эварист.

Тот все еще стоял несколько ошеломленный, когда к нему подошла Зоня, желавшая захватить кузена, пока тот не пришел в себя от поражения.

Она немного удивилась, найдя его не потерявшим душевного спокойствия и скорее озадаченным, чем побежденным.

— Ну, что? Как? — забросала она его вопросами. — Разговаривали с отцом? Какое красноречие, правда? Какие мысли! Какой человек!

Юноша склонил голову, как бы соглашаясь с нею.

— Было слишком мало времени, я еще не успел в нем разобраться и хотел бы встретиться с ним, когда он будет посвободнее.

— О, это трудно! — прервала его Зоня. — Тут надо ловить момент, ловить слова, он всегда окружен людьми и так занят. Молодежь от него без ума, — продолжала она, все больше оживляясь. — Вы не поверите, это ходячая энциклопедия! Спросите его о чем угодно, он знает всё, все науки, в каждую вник глубоко и везде может указать слабые стороны и изъяны… На удивление критический ум…

Эварист больше не возражал, но, как видно, известная сдержанность и холодность в его отзыве об обожаемом учителе задели Зоню.

— Да вы послушайте еще хоть издали, что он будет говорить, — быстро промолвила она, увлекая его за собой к окруженному молодежью «отцу», — и вы убедитесь, какой это универсальный гений…

Эварист послушно последовал за ней, они присоединились к собравшимся. Речь тут шла о науке вообще, и Евлашевский сетовал на идеализм и причиненный им вред.

— Все надо завоевывать наново, — ораторствовал он — воображение заменило опыт! На помощь свихнувшемуся разуму должны прийти безошибочные инстинкты. Старого слепца поведут дети.

Ему зааплодировали.

— Мир заполонили прописные истины, они господствуют повсюду, как в университетах, так и в салонах, как в жизни, так и в науке. Долой их — ближе к природе! К простым обычаям! К тем порывам, что таятся в нас и которые только фарисеи называют похотью и страстями.

Почувствовав, что он заходит чересчур далеко, Евлашевский внезапно остыл и, желая сменить предмет разговора, обратился к одному из молодых людей с каким-то правовым вопросом. В этой области он считал себя непревзойденным. Однако старая Агафья Салганова не дала дискуссии развернуться, начав разносить чай. Возможно, Евлашевский и сам был рад этому, со стаканом в руке он направился к дивану и занял место рядом с хозяйкой.

Об Эваристе, видимо, забыли; из-за чьих-то спин до него долетали лишь обрывки разговора, который, захлебываясь от увлечения, вела главным образом Гелиодора.

— Даю слово! Именно так! Ну — она убежала с ним? Ее поносят? За что? Она любила его и имела на это право! Женщина должна быть свободной и следовать за голосом сердца…