Джордж Мур - Эстер Уотерс

— Так надо поскорей идти! — вскричала Эстер. — Ты мне покажешь куда?

Как только беседа оборвалась, воркованье голубей стало слышнее. Кроны каменных дубов осеняли чугунную ограду парка. Вдали, среди деревьев, белели мраморные урны и статуи ангелов итальянской беседки. Эстер и Уильям свернули влево и зашагали по аллее, и Уильям объяснил девушке, что строения, отгороженные от парка кирпичной стеной, — это конюшни. Они проходили мимо многочисленных дверей, откуда доносились стук копыт и позвякивание уздечек. Аллея привела их к просторному двору, в глубине которого стоял дом, а позади него — новые пристройки из красного кирпича. Эстер увидела двускатные кровли и лепные украшения над балконами; за большими окнами кухни двигались слуги. Ворота за домом вели в парк, и здесь, как повсюду, каменные дубы сплетали над головами шатер. Кавалькада всадников подскакала к воротам, и Уильям бросился отворять. На лошадях были серые попоны и капоры; сквозь прорези на Эстер глянули черные круглые глаза. Всадники — невысокие, невзрачные с виду парни — привставали на стременах и стегали лошадей ясеневыми ветками, когда те закидывали головы и закусывали удила. Уильям, возвратившись, сказал:

— Погляди, вот этот третий — это он, это Серебряное Копыто.

Нетерпеливый стук в кухонное окно положил конец его восторгам, и, обернувшись к Эстер, он торопливо проговорил:

— Не забудь сказать, что поезд опоздал. Смотри не проболтайся, что я задержал тебя, не то достанется мне на орехи. Вот сюда.

Они вступили в широкий коридор, застеленный кокосовой циновкой, сделали несколько шагов, и первая же дверь привела их на кухню; красивое просторное помещение, в котором очутилась Эстер, никак не вязалось в ее представлении со словом «кухня», она еще никогда не видывала таких кухонь да и не слыхала про такие. Плита была почти во всю стену, и на ней булькала по меньшей мере дюжина кастрюлек; на посудной полке под самый потолок разместилось неисчислимое количество тарелок и блюд. Разве она сумеет держать все это в таком образцовом порядке, подумалось Эстер, и при виде слуг в красивых белых колпаках, хлопотавших вокруг белого стола, она еще острее почувствовала свое ничтожество.

— Я привел вам новую судомойку, маменька.

— Вон что! В самом деле? — сказала миссис Лэтч, оторвавшись на мгновение от подноса с тарталетками, которые она только что, вынув из духовки, наполняла вареньем. Эстер сразу бросилось в глаза большое сходство между миссис Лэтч и Уильямом. Только волосы у матери были уже с проседью, но, как и у сына, прежде всего обращал на себя внимание крупный нос.

— Ты, конечно, скажешь сейчас, что поезд опоздал?

— Да, маменька, поезд опоздал на четверть часа, — сразу ввязался в их разговор Уильям.

— А я тебя не спрашиваю, и ты помалкивай, лентяй, бездельник, бродяга несчастный! Небось сам и задержал девчонку. Шесть персон приглашены к обеду, а я целый день мыкаюсь тут без судомойки. Не приди Маргарет Гейл подсобить, просто не знаю, что бы я делала, и все равно с обедом нипочем не поспеть вовремя.

Две горничные в пестрых ситцевых платьях стояли и слушали. Эстер нахмурилась. Когда миссис Лэтч велела ей снять жакетку и приниматься за дело — побыстрей почистить овощи, поглядим, мол, на что ты годишься, — Эстер ответила не сразу. Помолчав, она проговорила негромко, глядя в сторону:

— Мне бы переодеться надо, а мой сундучок еще не привезли со станции.

— Подоткнешь платье, а Маргарет Гейл одолжит тебе пока что свой фартук.

Эстер была в нерешительности.

— Эта тряпка, что на тебе надета, хуже, думается мне, уже не станет. Ну, давай, принимайся!

Горничные громко хихикнули, Эстер нахмурилась еще больше, и на лице ее появилось выражение угрюмого упрямства, а нежно-розовый румянец стал багровым.

В единственное окно в косом потолке мансарды проник утренний луч солнца и заиграл на обоях с голубыми и белыми цветочками на противоположной стене. На двери висели два пестрых ситцевых платья; стену украшали две картины: вырезанная из иллюстрированного журнала цветная литография — девушка с корзинкой цветов и поблекшая гравюра прошлого столетия. На каминной полке стояли фотографии всего семейства Гейлов в воскресных нарядах и зеленые вазы, которые Сара подарила Маргарет в день ее рождения.

Эстер лежала в полудремоте на низкой узенькой железной кровати, вплотную придвинутой к стене, вся залитая утренним солнцем; широко открытые глаза ее были еще затуманены сном. Она поглядела на часы. Вставать было рано, и она потянулась и уже хотела закинуть руки за голову, но, внезапно вспомнив вчерашний день, опустила их, и лицо ее омрачилось. Вчера она отказалась чистить овощи. Она не стала давать никаких объяснений, и повариха выгнала ее из кухни. Она выбежала за дверь; на миг у нее мелькнула безумная надежда, что она сможет пешком добраться до Лондона. Но на аллее ее догнал Уильям, загородил ей дорогу и принялся ее уговаривать. Она пыталась избавиться от него и, потерпев неудачу, разрыдалась. Уильям был полон сочувствия, и в конце концов она позволила ему повести ее обратно, а он всю дорогу напевал ей в уши, что уладит ее ссору со своей маменькой. Но миссис Лэтч захлопнула дверь кухни перед ее носом, и ей ничего не оставалось, как подняться в отведенную ей каморку. Даже если они оплатят ей проезд до Лондона, что она скажет матери? А как разбушуется отец! Он выгонит ее из дома. А ведь что она такого сделала?.. За что повариха обидела ее?