Антуан-Франсуа Прево - История одной гречанки

После этой исповеди она, по-видимому, почувствовала себя увереннее; рассчитывая на мое одобрение, она взглянула на меня с меньшей тревогой. Но именно убежденность ее в том, что она отнюдь не виновна, и ввергла меня в отчаяние. Я был страшно разгневан тем, что она совсем не посчиталась с моими чувствами, ибо они ей совершенно безразличны; поэтому-то она и не побоялась огорчить меня и свободно предалась новому увлечению, не видя к тому никаких препятствий. Однако из стыдливости я утаил эту жгучую обиду в глубине сердца и постарался отнестись к происшедшему так, как следовало бы отнестись, руководствуясь здравым смыслом.

— Мне хочется верить вам, — сказал я, — и не следует мне опрометчиво думать, что вы меня обманываете, притворяясь добродетельной; однако если граф знает, кто я такой, то как можете вы рассчитывать, что он принимает вас за мою дочь, когда ему известно или неминуемо станет известно, что я никогда не был женат? Если он уже знает об этом, то вы слишком умны, чтобы не понимать, что его намерения не искренни и что в своих отношениях с вами он ищет только забавы. Если же он пребывает в неведении и по ошибке намеревается жениться на вас, считая вас моей дочерью, то план этот сразу же отпадает, как только он узнает, что я вам не отец. Но вы все это отлично понимаете, — продолжал я, давая волю раздиравшей меня ревности, — вы не так простодушны, чтобы рассчитывать, что знатный человек женится на вас очертя голову. Он вам нравится. Вы прислушались только к голосу сердца, а оно, пожалуй, увлекло вас гораздо дальше, чем вы решаетесь признаться. Как вы думаете, почему я оказался в вашей спальне? — продолжал я в новом приливе горечи. — Потому, что я, вопреки вашим стараниям, раскрыл вашу проделку. Я прочел о вашей страсти по вашим глазам, вашим речам, по всем мелочам вашего поведения. Я хотел застать вас врасплох и устыдить. Я и сделал бы это в минувшую ночь, если бы сила моей прежней любви все еще не обязывала меня обращаться с вами бережно. Но считайте, что я все видел, все слышал и что только такой слабодушный человек, каким я остаюсь до сего времени, может не презирать вас и не злобствовать.

Легко догадаться, с какой целью говорил я это. Я хотел окончательно избавиться от сомнений, все еще терзавших меня, и делал вид, будто хорошо осведомлен обо всем, чего опасаюсь. Теофея так решительно все отрицала и скорбь ее была столь искренна, что если бы можно было доверяться женщине умной и любящей, то у меня, пожалуй, не осталось бы никаких сомнений в ее правдивости. Но сейчас еще рано отдать себя на суд моих читателей. Дело моей неблагодарной питомицы расследовано еще не до конца.

Все время, оставшееся до обеда, мы с Теофеей провели в беседе, из которой я не вынес ничего нового. Наконец доложили, что кушать подано. Мне не терпелось увидеть, как влюбленные будут держать себя в моем присутствии, а особенно любопытно мне было услышать первое обращение ко мне графа. Теофеей владело, несомненно, не меньшее смущение, чем мной — любопытство. Но за столом графа не оказалось, а из разговора с сотрапезниками я узнал, что он уехал в почтовой карете, предварительно попрощавшись со всеми постояльцами.

Как ни удивила меня эта новость, я воздержался от каких-либо суждений насчет отъезда графа, а только взглянул на Теофею и заметил, что она изо всех сил старается ничем не выдать охватившего ее волнения. После обеда она уединилась в своей спальне. Я немедленно последовал бы за нею, но меня задержал француз-капитан, о котором я уже упоминал; до сих пор он из деликатности не показывал вида, что осведомлен о том, кто я такой, а тут он подошел ко мне и приветствовал меня весьма учтиво. Мне еще было неизвестно, при каких обстоятельствах ему назвали мое настоящее имя. Беседуя со мной, он рассказал не только о том, что произошло в саду, но и объяснил, по какой причине граф решил скрыться. Капитан стал извиняться, словно боялся моих упреков.

— Я не имел никакого понятия о том, за кого вы выдаете молодую особу, находящуюся при вас, — сказал он, — и потому не счел предосудительным отвечать на расспросы графа. Граф заговорил о вашей дочери. Я имел неосторожность сказать, что дочери у вас нет и что, хотя я и не знаком с вами лично, мне, как и всем во Франции, известно, что вы не женаты. Он заставил меня несколько раз повторить это, и я понял, что моя нескромность может в каком-то отношении пойти вразрез с вашими видами.

Я заверил капитана, что у меня нет никаких причин обижаться на него и что в Ливорно я принял несколько иную личину только для того, чтобы избежать официальных церемоний. О других соображениях, по которым я хотел остаться инкогнито, я ему ничего не сказал. Но мне нетрудно было догадаться, что граф, разубедившись в том, что Теофея — моя дочь, вообразил, будто она моя любовница. Положение, в каком он застал меня в ее спальне, подтверждало такую догадку; он был смущен, что связал себя данными ей обещаниями, и не нашел другого выхода, как немедленно уехать, даже не повидавшись с нею. Я поспешил к Теофее. Когда я входил, я только мельком заметил ее удрученное состояние, ибо при моем появлении она постаралась принять спокойный вид и, улыбаясь, спросила, очень ли я удивлен поспешным решением графа.