Марсель Эме - Вуивра

— Арсен! — позвала его Вуивра, подойдя сзади с неуверенной, очень женственной улыбкой, которую он ещё никогда у неё не видел и которая привела его в ярость.

— Что ты здесь шастаешь? — спросил он её суровым голосом.

— Ты на меня сердишься, — сказала Вуивра, разглядывая труп, — но я тут ни при чём. Не могла же я знать, что он сидел здесь, затаившись, готовый броситься за моим рубином. Возможно, это один из твоих друзей? И я понимаю, что ты переживаешь.

— Дело не в этом, — прервал её Арсен.

— Ну а тогда почему ты на меня сердишься?

Он не смог бы ответить на этот вопрос. Во всяком случае, за смерть Бейя он на неё нисколько не сердился. Просто некий образ, который сам по себе ничего не объяснял, соединился в его сознании с гневом и отвращением от её присутствия. Это был образ той четы, какую он и она составляли накануне, когда они бродили вдвоём по сухим камышам.

— Убирайся отсюда, да поскорее, — сказал он более спокойно. — Сейчас сюда придут люди. Если нас увидят вместе рядом с трупом, подумают невесть что.

Вуивра согласилась удалиться. Она понимала, что Арсен, которому не дана вечность, вынужден считаться с мнением людей, с которыми ему нужно было жить. Она только спросила у него, встретятся ли они в ближайшее время. С трудом сдерживаясь, чтобы не торопить её, он ответил, что да, разумеется. Едва она успела отойти от него, как появился Виктор, которого предупредил Вуатюрье. Он заявил, что хочет удостовериться, действительно ли это труп Бейя, хотя на самом деле у него не было на этот счёт никаких сомнений, и он тщательно, одно за другим, отмёл возражения, которые выдвинул самому себе. Потом, приподняв платок, прикрывавший лицо мертвеца, заметил:

— Что-то я никогда не видел, чтобы змеи могли сожрать человека. То, что его ужалили гадюки, вполне возможно, но то, что он умер на месте — это уже совсем другое дело. Может, его просто кто-нибудь убил. В чаще леса, шито-крыто, и если кто-то стукнул его в лицо, то поди теперь разберись. А ночью пришли крысы и наполовину голову сожрали. Во всяком случае, я не вижу, как тут может быть замешана Вуивра.

Арсен не без удовлетворения выслушивал рассуждения брата, далёкие от истинного смысла событий. Почувствовав, что Виктору не терпится услышать его мнение, он ответил ничего не значащей фразой:

— Всегда можно вообразить что угодно.

— Разумеется, — возразил Виктор с высокомерной иронией. — Тот, кто ни о чём не думает, не рискует и обмануться.

Он выдвигал одну гипотезу за другой, все исключавшие вмешательство Вуивры. Некоторые из них были хитроумно закручены и, видя, что младший брат не собирается уделять им того внимания, какого они заслуживали, он в конце концов спросил, верит ли он в существование Вуивры и в басню про рубин или нет. У Арсена раздражённо сорвалось с языка:

— Я видел её.

Виктор, полный недоверия и тоже раздражённый, забросал брата вопросами:

— Когда, где и как? Ты ничего не говорил об этом. Ещё вчера при священнике ты не проронил ни слова.

Арсен, уже жалея, что проговорился, отвечал хмуро и односложно:

— Да, нет, не твоё дело, это касается только меня…

— Теперь понятно, — сказал Виктор. — Ты похож на Реквиема и всех прочих, кто хвастается, что видел её. Прошла какая-нибудь незнакомая девица, а ты вдруг решил, что это Вуивра. Это как если бы я встретил какую-нибудь нездешнюю собаку, датского дога, например, или борзую, и вообразил бы, что видел чудовище Фарамину. Доказательство…

— Ты прав, — прервал его Арсен, — Вуивра — это всё россказни. Но только хватит об этом. Ты мне уже все уши прожужжал.

— Ах так, может, мне ещё и фуражку снять, когда я с тобой разговариваю?

— Плевать мне и на твою фуражку, и на то, что находится под ней. Чего я хочу, так это, чтобы ты оставил меня в покое.

С того дня, когда Виктор налетел во дворе на Арсена, вернувшегося домой с дольской ярмарки, братья старались никоим образом не обнаруживать чувств, которые они испытывали друг к другу, и внешне в их взаимоотношениях ничего не изменилось. Но погасить недоверие и враждебность, вспыхнувшие между ними в той короткой стычке, им не удалось. Подчас этот разлад проявлялся в случайно брошенном взгляде то одного, то другого. Порой о нём напоминало молчание Арсена в тот момент, когда брат рассчитывал с его стороны на какой-то интерес к своим словам. Или желание Виктора нарочито подчеркнуть какую-нибудь мысль, которая, он знал заранее, окажется не по нутру младшему брату. Луиза, задолго до них самих догадавшаяся об изначальном антагонизме, разделявшем её сыновей, и не доверявшая видимому спокойствию их взаимоотношений, всё же надеялась, что чувство семейственности и общая работа не позволит этой их несовместимости превратиться во вражду.