Эльза Триоле - Анна-Мария

Она повесила трубку. Тут же раздался звонок.

— Да… Нет, не Анна-Мария, а Женни. Чего ты от меня хочешь, Мария? Да, видела… Знаю не больше твоего… Что тебе сказать?.. Да… Нет, его нет в Париже… Возможно… А вдруг он действительно в отъезде… Да, да… Нет, прошу тебя, оставь, не вмешивайся… До свидания…

Она положила трубку и села возле меня.

— Странная история… — сказала Женни. — Бедный С., уверена, что ему сейчас так же тяжело, как мне… Я обедаю сегодня не дома и вернусь поздно… Возможно, вечером мы не увидимся. Послушай меня по радио в четверть десятого, если тебе не представится ничего более интересного.

Как будто для меня могло существовать что-либо более интересное, чем выступление Женни. Я села возле приемника и стала ждать…

Мария вошла как раз в ту минуту, когда по радио объявили «Мадам Женни Боргез!», и тут же голос Женни проник ко мне в комнату:

— Я прочту монолог Агриппины, как учил меня читать его мой учитель, Огюст С. В области драматического искусства я обязана ему всем, но именно этот монолог навеки связан для меня с именем моего учителя.

Потом раздалась музыка и снова голос Женни:

Волшебный голос! Голос, создававший иллюзию подлинного, случайно подслушанного разговора, тайны, поверяемой шепотом, почти на ухо… Она умела говорить в микрофон, как некоторые умеют сниматься, естественно, непринужденно, будто не замечая аппарата.

— Она изумительна! — сказала Мария.

Да, она была изумительна! Все те, кто близко соприкасался с Женни, подпадали под власть ее обаяния, но забывали, благодаря чему она стала «Женни Боргез», забывали то великое, что как бы возвышало ее над самой Женни, которая, как все простые смертные, ела, спала, примеряла платья, мучилась от головной боли, не могла дозвониться по телефону, да мало ли еще что!.. Радиоволны доносили до нас чудесное превращение Женни, то самое чудо, которое делало ее легендарной Женни Боргез.

Мария — актриса, пусть бесталанная, но все же актриса, и она знает толк в театре.

— Это верно, — сказала она. — С. многое дал ей. Он и мой учитель тоже… Все мы были влюблены в него… Я никого никогда так не любила, как С. Скажи он хоть слово… Из-за него я и бросила сцену…

Я не стала ее расспрашивать, побоялась, что передо мной откроются головокружительные бездны…

Удивительно, но после того испанского вечера жизнь стала какой-то склизкой — выражение некрасивое, но и жизнь была некрасивой. Каждое, даже самое незначительное событие, разговор, телефонный звонок, письмо таили в себе нечто такое, с чем приходилось непрестанно бороться, чтобы не погибнуть. Я перестала понимать окружающих, слова их разительно противоречили их мыслям. Мне не хотелось расспрашивать Марию, было противно, физически противно. Хорошо бы увезти Женни куда-нибудь очень далеко, но как похитить у человечества Женни Боргез?

Отчего все-таки жизнь оставалась такой же склизкой, ведь все как будто разрешилось наилучшим образом.

На следующий день после интервью в будуар с распростертыми объятиями вошел С.

— Женни! Я знал, что ты не сочтешь меня способным на такую низость!.. Спасибо за доверие.

Женни протянула ему обе руки… Я не видела С. больше десяти лет, он был все еще хорош собой: та же осанка, черные с проседью волосы, мягкий взор голубых глаз с веером морщинок и на гладких щеках цвета старого пергамента — налет желтизны… Они обменялись с Женни долгим взглядом.

— Я слышал тебя по радио, — сказал С. — Ты была достойна удивления, наперекор этому гнусному интервью…

Женни улыбалась. Она не сказала, что передача велась по грамзаписи, сделанной еще до интервью, не спросила, что в ней самой достойно удивления — доверие или талант, который он признает в ней, вопреки мнению, им же самим высказанному. С. привлек Женни к себе и поцеловал в лоб и в губы.

— Чашку чая или чего-нибудь покрепче, метр? — спросила Женни, ведя его под руку к козетке.

Мария наливала в бокалы виски.

— Ах, эта Мария! — сказал С. — Совсем не меняется… Все такая же услужливая…