Йозеф Рот - Направо и налево

Ирмгард, знавшая своего дядю, должна была понимать, что человек со столь разнообразными склонностями и занятиями не мог приехать вовремя. Она верила в необходимость его деятельности, его поездок, его увлечений. Опоздания дяди она всегда считала следствием непредвиденных затруднений. В этом Ирмгард походила на свою тетку. Когда господин Эндерс приехал, он уже застал Ирмгард на свой лад влюбленной. За это время она трижды встречалась с Паулем Бернгеймом. В первый раз — за чаем, во второй они проехались без определенной цели в автомобиле, в третий раз — медленно прогуливались вместе, счастливые, вместо того чтобы играть в теннис, как было условлено заранее. Завтра они собирались на верховую прогулку.

Чтобы показать, что он — знаток юных душ и замечает в своей племяннице тончайшие нюансы, господин Эндерс сказал:

— Мы влюблены? Не правда ли?

Ирмгард, которая своего дядю считала настолько же старомодным, насколько он сам себя — современным, обиделась на выражение «влюблены». Оно обозначает состояние, которое кажется не вполне подходящим для молодого человека наших дней.

— Влюблена? — И, после паузы: — Скорее всего, лишь готова выйти замуж.

— Ну-ну, — сказал Эндерс. — Меня радует, что ты достаточно современна, чтобы не смешивать любовь с браком. Ты ведь знаешь, что не можешь выйти замуж за кого угодно. Зато в кого угодно можешь влюбиться.

— Я самостоятельна, дядя!

— Только до этого пункта.

Он вспомнил о многих мужчинах, которые при нем домогались Ирмгард. Это были мужчины разных категорий, художники, которым он помогал и которых заранее считал непригодными, — ведь с представлением об искусстве он связывал представление об импотенции. Он не осознавал своих предрассудков, так как непрерывно повторял себе и доказывал, или считал доказанным, что у него нет никаких предрассудков. «Я ничего не имею против бедных, — говорил он обычно. — Видит Бог, я стараюсь так же поддерживать отношения с бедняками, как с богатыми. Но в конце концов, нельзя же ни с того ни с сего брать их в свою семью. Конечно, если бы это был гений, что-нибудь необыкновенное!.. Эккенер, скажем, или Эйнштейн, или, пожалуй, даже Ленин! Какой-нибудь молодец!» А так как среди бедняков, которых он знал, ни один «молодец» ему не попадался, то он держался от них на расстоянии.

Одно время он думал о том, чтобы связать Ирмгард с кем-нибудь из представителей высшей аристократии, которую он без устали пестовал, приглашал, подкармливал и давал ей приют. Он помогал издавать журналы, которые пропагандировали единство Европы, и журналы, призывавшие к новой войне. Он их выписывал. Однако инстинкт, более могущественный, чем благотворительность и человечность, поскольку это был инстинкт собственника, предохранял его от мысли о возможности родственной связи с кем-нибудь из неимущих друзей. Ирмгард должна была выйти замуж за необычайно богатого человека. Либо за владельца имения из старинной семьи, либо за кого-нибудь из молодых промышленников. Господин Эндерс не знал, что между богатством и бедностью бывает состояние, которое все же исключает материальную нужду. Мужчин, которые имеют менее полумиллиона годового дохода, он причислял к беднякам. А когда пытался представить себе «бедность», то перед ним вставали ужасные образы: сифилитические дети, чахоточные женщины, матрац без простыни, заложенное серебро. «Так живет сегодня средний класс!» — говорил он обыкновенно. К среднему классу относил он также и директоров своих фабрик. Пролетариат, по его мнению, был обеспечен. Во-первых, у него был социализм; во-вторых, он не имел никаких потребностей; в-третьих, пребывал под общественным присмотром.

— Только не выходи за кого-нибудь из среднего класса! — сказал он Ирмгард. — Они теперь из нужды не вылезают. — Он был действительно встревожен. Красный затылок, желваки на щеках, вся его коренастая прямолинейность выражали озабоченность. Он выглядит комично, когда чем-то обеспокоен, подумала Ирмгард. Она засмеялась.

Ирмгард знала, что дядюшка станет чинить ей препятствия, и ее симпатия к нему сменилась презрением, которое относилось и к телесным его свойствам. Его грубое здоровье казалось ей неаппетитным, а постоянную восторженность по отношению к прогрессу она считала лицемерной. Она молча смотрела на него несколько секунд, и в голову ей пришло выражение «денежный мешок».

Когда Ирмгард с Паулем и дядей пила чай в ресторане отеля, она была то раздраженной, то нежной, то неприязненной и неискренней. На какие-то секунды даже Бернгейм терял ее симпатию потому лишь, что любезно разговаривал с дядей. Знай она только, что Пауль в этот час следовал лишь тщеславному желанию ему понравиться! Но она не знала мужчин.