Джон Голсуорси - В ожидании

— Сегодня придётся вернуться. Поезд отходит в восемь с Пэддингтонского вокзала.

— В таком случае пройдёмся по парку, на вокзале закусим, а потом я посажу тебя в поезд.

— О, не беспокойтесь из-за меня, дядя Лоренс!

— Отпустить тебя одну в парк и не воспользоваться случаем попасть под арест за прогулку с юной особой? Ни за что! Мы даже можем посидеть там и попытать счастья. У тебя как раз такой тип, из-за которого старички нарываются на неприятности. В тебе есть что-то боттичеллиевское, Динни. Идём.

Наступил вечер, — в сентябре около семи часов уже смеркается, — когда они, ступая по увядшей траве, вошли под платаны Хайд-парка.

— Слишком рано, — заметил сэр Лоренс. — Дневной свет нас спасает. Нарушение приличий принимается во внимание только с восьми. Сомневаюсь, стоит ли нам сидеть, Динни. А ты сумеешь распознать агента в штатском? Это совершенно необходимо. Прежде всего на нём котелок — чтобы кто-нибудь не стукнул по голове чересчур неожиданно. В уголовных романах эта штука всегда сваливается. Далее, он старается как можно меньше походить на агента. Рот энергичный — им в полиции бесплатно вставляют зубы. Глаза опушены, если, конечно, не вылуплены на тебя. Главная примета — равномерно опирается на обе ноги и держится так, словно проглотил линейку. Ботинки, разумеется, общепринятого фасона.

Динни заворковала:

— Я знаю, что мы можем сделать, дядя Лоренс. Инсценировать приставание! У Пэддингтонских ворот всегда стоит полисмен. Я немножко обгоню вас, а когда вы подойдёте, начну к вам приставать. Что я должна говорить?

Сэр Лоренс наморщил лоб:

— Насколько мне помнится, что-нибудь вроде: «Как живём, котик? Свободен вечером?»

— Итак, я подхожу и выпускаю всю обойму под носом у полисмена.

— Он раскусит, в чём дело, Динни.

— Идём на попятный?

— Видишь ли, уже так давно никто не принимает всерьёз моих предложений. Кроме того, «жизнь прекрасна, жизнь чудесна, не в тюрьме ж её кончать».

— Дядя, я разочаровываюсь в вас.

— Я к этому привык, дорогая. Подожди, вот станешь серьёзной и почтенной дамой и тоже будешь постоянно разочаровывать молодёжь.

— Но только подумайте, сколько дней подряд газеты посвящали бы нам целые полосы: «Инцидент с приставанием у Пэддингтонских ворот. Ложные ссылки на дядю». Неужели вы не жаждете оказаться лжедядей и оттеснить европейские события на последнюю страницу? Наделать хлопот полиции? Дядя, это малодушие!

— Soit! [3] Согласен! (франц.) — заметил сэр Лоренс. — Один дядя в полиции за день этого вполне довольно. Ты опаснее, чем я предполагал, Динни.

— Нет, правда, за что арестовывать этих девушек? Это всё остатки прошлого, когда женщина была зависима.

— Полностью разделяю твою точку зрения, Динни, но что поделаешь, — в вопросах нравственности мы все ещё пуритане, да и полиции надо чем-то заниматься. Численность её уменьшить нельзя, иначе возрастёт безработица. А бездействующая полиция — угроза для кухарок.

— Когда вы станете серьёзным, дядя?

— Никогда, дорогая! Что бы нам ни уготовила жизнь — никогда. Впрочем, предвижу время, когда вместо нынешней единой библейской морали введут варианты для мужчин и для женщин. «Сударыня, хотите пройтись?» — «Сэр, желательно ли вам моё общество?» Это будет век если уж не золотой, то по крайней мере позолоченный. Ну, вот и Пэддингтонские ворота. И у тебя хватило бы духу обмануть этого почтенного блюстителя порядка? Идём на ту сторону.

— Твоя тётка, — продолжал сэр Лоренс, когда они вошли в Пэддингтонский вокзал, — сегодня уже не встанет. Поэтому я пообедаю с тобой в буфете. Выпьем по бокалу шампанского. Что касается остального, то, насколько я знаком с нашими вокзалами, мы получим суп из бычьих хвостов, треску, ростбиф, овощи, жареный картофель и сливовый пирог — все очень добротные блюда, хотя чуточку слишком английские.

— Дядя Лоренс, — спросила Динни, когда они дошли до ростбифа, — что вы думаете об американцах?

— Динни, ни один патриот не скажет тебе по этому поводу «правду, одну правду, только правду». Впрочем, американцев, как и англичан, следует разделять на две категории. Есть американцы и американцы. Иными словами — симпатичные и несимпатичные.

— Почему мы с ними не ладим?

— Вопрос нетрудный. Несимпатичные англичане не ладят с ними потому, что у них больше денег, чем у нас. Симпатичные англичане не ладят с ними потому, что американцы обидчивы и тон их режет английское ухо. Или скажем по-другому: несимпатичные американцы не ладят с англичанами потому, что тон англичан режет им ухо; симпатичные — потому, что мы обидчивы и высокомерны.