Как ненавидела она теперь Радду! Нет, с другой девушкой — с одной из ее сестер, например — Борио бы так не поступил!
Она снова окидывала взглядом всю процессию: ей даже забавно было узнавать одного за другим и мысленно называть по имени всех, кто пел, позабыв о ней, шагая за голым, источенным червями распятием в каплях краски, красной, как настоящая кровь, которое билось в землю, кроша в этой давке деревянные сабо. Казалось, шествие, кружа голову, влетает к ней в глаза! Чуть накренившийся балдахин и музыка с такими отзвуками, будто играет вся выгнутая раковиной долина — музыка, которая совсем как слова, и колокола бьют так сильно, что вот-вот оборвутся.
Гизола рассчитывала, что в Кастеллине на нее будут меньше обращать внимание — но этого не случилось.
Каждый что-то знал — а кто не знал, тот придумывал.
Мэр встревожился ввиду назревавшего скандала и говорил, что некоторым женщинам лучше жить в городе, а не в деревне. Тем более в Кастеллине! Но Гизола ему нравилась, и он даже немного за ней волочился.
Из множества односельчан она так ни с кем и не подружилась — стоило ей с кем-то заговорить, кто-нибудь обязательно это видел и доносил. Так что больше у них не было возможности пообщаться.
Мелкие помещики восприняли ее как веселую потеху, и каждый утверждал, что она его любовница.
Полдюжины барышень в глубине души завидовали тому, что она так нравится мужчинам и что они, хоть о ней и злословят, а на нее заглядываются.
Для Гизолы это было уже чересчур. Пора было уезжать и из Кастеллины: «Что она забыла тут в горах, в этом гадюшнике?»
Не прошло и месяца, как, договорившись через знакомых с одной сводней, она попала к торговцу посудой, который расстался с женой и как раз подыскивал себе подобного рода девушку. Она не возражала, пришлась ему по вкусу, и он поселил ее в домике в окрестностях Бадиа-а-Риполи, где все звали его по-простому: синьор Альберто.
И Гизола, высылая родным свой адрес, написала, что нашла место.
Так и жила Гизола, и эта жизнь нравилась ей куда больше, когда настала пора экзаменов и Пьетро приехал ее навестить.
Он позвонил у маленькой входной двери, голубая краска на ней потрескалась на солнце. Ярко-белая фарфоровая табличка с номером дома ослепительно сверкала. Синие цифры на ней плясали и перекручивались.
Послышались шаги. Прозвучал женский голос, и в ту же секунду дверь открылась. Он быстро поднялся по лестнице, тяжело дыша, будто захваченный с избытком воздух стал жидким и с трудом проходил сквозь ноздри.
— Гизола дома?
Заинтригованная женщина, улыбавшаяся его смущению, сказала — так, будто ответила вся комната:
— Сейчас позову.
Он отметил, что первое впечатление не соответствует ожиданиям — это была какая-то враждебность. Не думая ни о чем, он попытался вызвать в памяти фотографию и все пережитые тогда чувства.
Женщина вышла, шаркая тапками. Во внезапно наступившей тишине Пьетро остался совсем один. Ему хотелось уйти: казалось, его чувства не имеют никакого отношения ни к этому месту, ни к Гизоле. Да она ли здесь?
Солнечный луч, проскользнув сквозь прореху в тяжелой шторе, падал в центр комнаты, и от него разливались покой и ясность. Но в этом молчании необъяснимым образом таились пропасть и засада! Тем не менее, ему было радостно. Послышались быстрые шаги: это была Гизола.
Она узнала его, покраснела и рассмеялась. Потом осталась только улыбка. Он смотрел и будто не видел ее лица, и не в силах был поздороваться.
Тогда она коснулась его руки и предложила сесть, и, облокотись на стол, ожидала, пока он заговорит.
Поначалу она разволновалась и чуть не расплакалась, но овладела собой, чтобы он сразу увидел, как она похорошела.
Полоска света, попав на ее юбку, сияла еще ярче.
Его добрая Гизола! Он нашел ее! Он резко вскочил и, глядя в стену, смог выговорить:
— Давно ты здесь?
Она отвечала с непринужденностью, покоробившей Пьетро, и, сложив перед собой руки, спросила:
— У вас есть невеста?
— Нет.
Но ему захотелось солгать ей — бог весть почему.
— А я знаю, что есть.
Она лукаво повела плечиком и продолжала, будто эта тема приводила ее в доброе расположение духа:
— Думаете, я про вас мало знаю?
Но Пьетро было так хорошо, что он не мог сказать ни слова.
Она заметила это, ее взгляд и губы смягчились. Тогда Пьетро решил, что нужный момент настал, и сказал, не глядя на нее:
— Я все время думал о тебе.
Гизола обернулась к одной из дверей — юбка шелохнулась и полоска света чуть не спрыгнула. Пьетро спросил шепотом:
Читать дальше