Лев Николаевич Толстой. Полное собрание сочинений. Том 42

Болезнь и смерть ребенка и впечатление, произведенное этой смертью на мать, подробно рассказаны С. А. Толстой в ее письме к Т. А. Кузминской от 23 февраля 1875 г. (ГМТ. архив Т. А. Кузминской). Ряд подробностей, заключающихся в этом письме, совпадает с тем, что говорится в рассказе.

Д. П. Маковицкий, «Яснополянские записки», вып. 1, изд. «Задруга»,М. 1922. стр. 34.

П. А. Сергеенко, «Толстой о литературе и искусстве» («Литературное наследство», 1939, № 37—38, стр. 540, запись дневника Сергеенко от 13 январи 1899 г.).

П. А. Сергеенко, «Как живет и работает Л. Н. Толстой», изд. 2-е, М. 1908 стр. 55—56.

А. П. Чехов, Собрание сочинений, т. 8, М. 1956, стр. 539.

А. П. Чехов, Полное собрание сочинений и писем, т. XVIII, М. 1949, стр. 45, 63.

Д. П. Маковиикий, «Яснополянские записки», вып. 2, изд. «Задруга»,М. 1923, стр. 30.

А. Б. Гольденвейзер, «Вблизи Толстого», т. I, М. 1922, стр. 146.

Д. П. Маковицкий, «Яснополянские записки», вып. 2, изд. «Задруга», М. 1923, стр. 11.

Д. П. Маковицкий, «Яснополянские записки», вып. 1, изд. «Задруга», М. 1922, стр. 36, запись от 1 ноября 1904 г.

Н. Н. Гусев, «Два года с Л. Н. Толстым», изд, «Посредник», М. 1912, стр. 279, запись от 13 мая 1909 г.

Из неопубликованных «Воспоминаний» X. Н. Абрикосова (ЦГАЛИ).

Сравнение Паскаля с Гоголем впервые было дано Толстым в письме к П. И. Бирюкову от 5 октября 1887 г., где, имея в виду «Выбранные места из переписки с друзьями», Толстой писал о Гоголе: «Сорок лет лежит под спудом наш Паскаль» (т. 64, стр. 98—99).

Н. Н. Гусев, «Два года с Л. Н. Толстым», М. 1928, стр. 104—105

Неопубликованные «Яснополянские записки» Д. П. Маковиикого, запись от 24 мая 1905 г.

«Яснополянские записки» Д. П. Маковицкого, запись от 30 марта 1905 г. — «Яснополянский сборник. Год 1955», Тульское книжное издательство. 1955. стр. 317—318.

В. Ф. Булгаков, «Лев Толстой в последний год его жизни», изд. «Задруга» М. 1918, стр. 314, запись от 24 сентября 1910 г.

С. Максимов, «Сибирь и каторга». В трех частях. Первое изд. 1871 г., второе — 1891 г., третье — 1901 г.

Ян Игнатий (Иван Александрович) Бодуэн де-Куртенэ (1845—1928) — в то время профессор Петербургского университета, языковед.

Н. К. Шильдер, «Император Николай I и Польша», СПб. 1892.

Лев Николаевич знал немного польский язык. В рассказе «За что?» есть польские выражения, которые Лев Николаевич сам без посторонних указаний включил в него. Для исправления их по просьбе Льва Николаевича я посылал их Бодуэну де-Куртенэ. (Прим. Д. П. Маковицкого.)

В. Н. Кораблев, «Лев Толстой и славянство», «Сборник статей к сорокалетию ученой деятельности академика А. С. Орлова», изд. Академии наук СССР, Л. 1934, стр. 417—418.

«Лев Толстой и В. В. Стасов. Переписка». Редакция и примечания В. Д. Комаровой и Б. Л. Модзалевского, изд. «Прибой», Л. 1929, стр. 396—397.

Д. П. Маковицкий, «Яснополянские записки», вып. 2, стр. 74.

H. Н. Гусев, «Два года с Л. Н. Толстым», изд. Толстовского музея, М. 1928, стр. 185.

Ю. О. Якубовский, «Воспоминания», «Толстовский ежегодник 1913 года», изд. Общества Толстовского музея в Петербурге и Толстовского общества в Москве, СПб. 1914, отд. III, стр. 47.

Д. П. Маковицкий, «Толстой в жизни», «Юбилейный сборник. Лев Николаевич Толстой», ГИЗ, М. 1929, стр. 249.

Из биографии, написанной Степняком-Кравчинским, Толстой, видимо, почерпнул лишь общие сведения о духовном и отчасти внешнем облике Лизогуба-Светлогуба. Из конкретных фактов, сообщаемых в ней, Толстой мог заимствовать указание на то, что Лизогуб был крайне удивлен, услышав свой смертный приговор, и на то, что во время переезда из тюрьмы к эшафоту он был невозмутимо спокоен и даже улыбался. Больше, видимо, заимствовал Толстой из второй из упомянутых биографий. Из нее он мог прежде всего почерпнуть сведения о религиозной настроенности Лизогуба в детстве и в юности. Тут говорится о том, что, холодно относясь к обрядовой стороне религии, мальчик увлекся евангельскими идеями равенства и братства и мечтал стать миссионером миссионером среди язычников. Далее — он отказывается от услуг одного лица, желавшего быть учителем его брата, только потому, что это лицо исключило из преподавания закон божий. Но потом, говорит биограф, «как всякий умный и научно мыслящий человек, Лизогуб стал атеистом». В той же биографии довольно подробно говорится о том, как Лизогуб, под влиянием правительственных преследований, из мирного пропагандиста стал террористом, т. е. о том же, о чем речь идет в третьей главе повести. В описании казни и сопровождавшей ее обстановки есть такие черты сходства между этой биографией и повестью. В биографии сказано: «Позади каре из войск, окружавших эшафот, была масса народа; впереди народа стояли экипажи одесских богачей, а дамы с биноклями и лорнетами сидели на козлах». В рукописи, описанной под № 16, этому месту соответствует следующее: «Вокруг помоста с виселицей стояли черными линиями ряды солдат... За войсками виднелось несколько колясок с господами и дамами, смотревшими на него в лорнеты и бинокли». В биографии сказано, что Лизогуб, взглянув на виселицы, потом на толпу, улыбнулся. В рукописи, описанной под № 5, говорится о том, что, увидав виселицу, Светлогуб сперва дрогнул, но затем оправился, «и бледное лицо его продолжало чуть заметно улыбаться». Так же, как в седьмой главе «Божеского и человеческого», в биографии сказано, что при подъезде колесницы к месту казни раздался бой барабанов, затем он стих и сменился чтением приговора, после чего подошел священник, но Лизогуб отказался поцеловать крест, предложенный царским служителем, «осмелившимся в такую минуту говорить о божеской любви и милосердии». Биограф далее говорит об ужасных минутах ожидания смерти «молодым, здоровым организмом»; Толстой — о том, что «сильное, молодое тело» Светлогуба не принимало смерти.