Лев Николаевич Толстой. Полное собрание сочинений. Том 42

Мать ужасалась, отчаивалась, плакала, но под конец должна была согласиться и, снарядив дочь с верной горничной, отправила ее в Уральск.

Мигурский исполнял солдатскую службу, но по особенному счастью полковой командир был человек, если сам не образованный, то ценящий образование, уважающий его. Он делал послабления Мигурскому, и ему было не так тяжело, как могло бы быть. Он жил не в казармах, а на своей отдельной квартире. По вечерам к нему приходили дети полковника учиться по-французски. Зимним ноябрьским вечером в трескучий мороз, стрелявший в бревнах, Мигурский сидел за столом при одной сальной свече, диктуя двум старательным полковничьим мальчикам, когда у подъезда домика заскрипели по морозу сани и остановились. Дети остановились писать, но усердный учитель продолжал диктовать. «La maison написали? du prisonnier 127 127 [дом... пленника] ... Дверь с чмоком отлепилась, и вошла хозяйка, казачка толстая, подтыканная, с засученными белыми рукавами.

— Какая-то барынька приехала: тут, говорит, Иосиф Станиславович?

— Какая барыня! — сказал Иосиф, и кровь прилила ему к сердцу. «Не может быть, — подумал он. — Неужели?».

Он бросил книгу и выбежал в сени. Приезжая уже вошла в горницу хозяйки. Когда он отворил дверь, она обернулась кнему. Из-под капора с заиндевевшими ресницами сияли из румяного лица те же жизнерадостные блестящие милые глаза, с которыми, он думал, что навсегда простился. — «Альбина?» — «Жозя!» Он не смел и не думал целовать ее; но она обхватила руками его шею, прильнула к его лицу своим холодным лицом и заплакала и засмеялась.

Узнав, в чем дело, полковник посоветовал Мигурскому жениться и устроил всё дело.

Жизнь молодых, если бы не 128 128 Зачеркнуто: ложное подневольное положение солдата, возможность унижения, а главное, разлука с несчастной родиной, была бы не несчастна. Были знакомые поляки, были знакомые и русские дамы, жены служащих. Все полюбили Альбину. Были деньги, так что не было лишений. Главное же то, что оба всю силу своей любви направляли друг на друга. Были минутные вспышки раздражения — Альбина была вспыльчива, но эти маленькие ссоры только усиливали любовь. Они испытывали среди чужих людей чувство двух заблудившихся зимою, замерзающих и отогревающих друг друга.

Через 9 месяцев Альбина родила первого ребенка мальчика. Ксендз окрестил его Станиславом в честь отца Мигурского, через 1½ года родилась еще дочь.

Прошло 5 лет. 129 129 Зач.: тяжелого изгнания Жизнь была сравнительно с другими страдальцами поляками хорошая, но изгнание и тяжелое положение солдата всё больше и больше давало себя чувствовать. Все попытки ходатайствовать о прощении, хотя бы об улучшении положения, о производстве в офицеры не достигали цели. Николай Павлович делал смотры, парады, ученья, 130 130 Зач.: ска[кал] ходил по маскарадам, заигрывал с масками, скакал без надобности по России из Чугуева в Новороссийск, Петербург и Москву, пугая народ и загоняя лошадь, и когда смельчаки решались докладывать, прося смягчения участи ссыльных декабристов или поляков, страдавших из-за той самой любви к отечеству, которую восхваляли прислужники Николая, выпячивая грудь, останавливал на чем попало свои оловянные бессмысленные глаза и говорил: «Пускай служит. Рано». Как будто он знал, когда будет не рано, а время.

Мигурские были, как и все люди, и несчастливы и счастливы. Несчастливы своим изгнанием, одиночеством, и счастливы своей семейной жизнью, друг другом и прелестными двумя детьми. Мальчик был повторение матери: та же резвость, та же грация, та же непосредственность. Но вдруг на семейную жизнь их пало страшное для матери несчастье. Заболела девочка, через два дня заболел мальчик: горел три дня и, несмотря на помощь врачей,умер. Через два дня после него умерла и Стася. Как сильно чувствовала Альбина радость и счастье, так же сильно чувствовала она и горе. Но как во всем в жизни она, сильно чувствуя, не имела нужды притворяться, преувеличивать свои чувства и разжигать их, так и в горе она не делала того, что делает большинство людей, не преувеличивала своего горя, не разжигала его, никому не говорила про него, просила перестать говорить, когда ее начинали утешать, и, похоронив детей, не ходила на их могилу. Но она сделалась задумчива и мало говорила, и всю энергию положила на мужа, на облегчение жизни. Детей больше не было.

<���Иосиф страдал, 131 131 Зачеркнуто: так же конечно, не так, как мать, но, кроме того, его горе уменьшалось другим горем, которое овладело им: страх за жену, за то, что она сойдет с ума. «Если бы у ней остался один ребенок, она вся отдалась бы ему; если бы она чтобы-нибудь могла делать для кого-нибудь, думал он, она бы спаслась. Если бы я был в несчастьи, она бы нашла себе дело — помогать мне и ушла бы от себя. Что делать? Что делать?» Он думал с утра до вечера, думал на службе, маршируя или стоя на часах, думал, когда учил полковничьих ребят. И один раз в то время как приезжий генерал смотрел батальон и он стоял в строю, ему вспомнилось, как ксендз, хороня детей, сказал ему: «И кости их, деток ваших, в чужой земле лежат». Он, вспомнив это, подумал: «Можно перевезти кости, вот самому как уехать». И вдруг ему пришла мысль такая, что он не слышал команды и один не повернул направо и спутал весь ряд. Генерал разбранил его скверными словами, потом смягчился, узнав, что он ссыльный. — Кое-как отбыв смотр, он рысью выбежал на крыльцо и в горницы жены. Она сидела у окна и вязала шарф. Она печально и удивленно подняла глаза.