Лев Николаевич Толстой. Полное собрание сочинений. Том 42

— Так, так, — проговорил он и замолчал.

— А ты, что же, моряк? — спросила теперь она.

— Да, моряки мы.

— Что ж, далеко были?

— Да, не близко. Всего насмотрелись.

— Пожалуй, и вокруг света ездили?

— Не то что раз, чуть не два раза объехали.

Она как будто раздумывала, припоминая что-то.

— Я чай, много встречали кораблей? — сказала она.

— А то как же?

—Не попадалась вам «Богородица Ветров»? Такой корабль есть.

Он удивился, что она назвала его корабль, и вздумал пошутить.

— Как же, на прошлой неделе встретили.

— Правду, в самом деле? — спросила она и побледнела.

— Правду.

— Не врешь?

— Ей-богу, — побожился он.

— Ну, а не видал ты там Селестина Дюкло? — спросила она.

— Селестина Дюкло? — повторил он и удивился, и испугался даже. Откуда могла она знать его имя?

— А его разве знаешь? — спросил он. Видно было, что и она чего-то испугалась.

— Нет, не я, а женщина тут одна его знает.

— Какая женщина? Из этого дома?

— Нет, тут поблизости.

— Где же поблизости?

— Да недалеко.

— Кто же она такая?

— Да просто женщина, такая же, как я.

— А зачем же он ей нужен?

— Почему же я знаю. Может землячка его.

Они пытливо смотрели прямо в глаза друг другу.

— Хотелось бы мне повидаться с этой женщиной, — сказал он.

— А зачем? Сказать что хочешь?

— Сказать...

— Что сказать?

— Сказать, что видел Селестина Дюкло.

— А, ты видел Селестина Дюкло? И жив он и здоров?

— Здоров. А что?

Она замолчала, опять собираясь с мыслями, и потом тихо сказала:

— А куда же идет «Богородица Ветров»?

— Куда? в Марсель.

— Правду?! — вскрикнула она.

— Правду.

— И ты знаешь Дюкло?

— Да ведь сказал, что знаю.

Онаподумала.

— Так, так. Это хорошо, — тихонько сказала она.

— Да зачем он тебе?

— А коли увидишь его, ты ему скажи... Нет, не надо.

— Да что?

— Нет, ничего.

Он смотрел на нее и тревожился всё больше и больше.

— Да ты-то знаешь его? — спросил он.

— Нет, не знаю.

— Так зачем же он тебе?

Она, не отвечая, вдруг вскочила, побежала к конторке, за которой сидела хозяйка, взяла лимон, разрезала его, надавила соку в стакан, потом налила туда воды и подала Селестину.

— На, выпей-ка, — сказала она, и села, как и прежде сидела, ему на колени.

— Это зачем? — спросил он, взяв от нее стакан.

— Чтобы хмель прошел. Потом скажу. Пей.

Он выпил и утер рукавом губы.

— Ну, говори, я слушаю.

— Да ты не скажешь ему, что меня видел? Не скажешь, от кого слышал то, что скажу?

— Ну, хорошо, не скажу.

— Побожись!

Он побожился.

— Ей-богу?

— Ей-богу.

— Так ты ему скажи, что его отец умер, и мать померла, брат тоже помер. Горячка была. В один месяц все трое померли.

Дюкло почувствовал, что вся кровь его стеснилась у сердца. Несколько минут просидел он молча, не зная, что сказать, потом выговорил:

— И ты верно знаешь?

— Верно.

— Кто ж тебе сказал?

Она положила руки ему на плечи и посмотрела прямо в глаза.

— Побожись, что не разболтаешь.

— Ну, побожился: ей-богу.

— Я сестра ему.

—Франсуаза! — вскрикнул он.

Она пристально посмотрела на него и тихо-тихо пошевелила губами, почти не выпуская слов.

— Так это ты — Селестин!

Они не шевелились, замерли, как были, смотрели в глаза друг другу.

А вокруг них остальные орали пьяными голосами. Звон стаканов, стук ладонями и каблуками и пронзительный визг женщин перемешивались с гамом песен.

— Как же это так? — тихо, так тихо, что даже она едва-едва разобрала его слова, проговорил он.

Глаза ее вдруг налились слезами.

— Да так, померли. Все трое в один месяц, — продолжала она. — Что ж мне было делать? Осталась я одна. В аптеку, да к доктору, за похороны троих... продала, что было, вещей, расплатилась и осталась, в чем была. Поступила в прислуги к барину Кашо, — помнишь, хромой такой. Мне только что пятнадцать лет минуло; мне ведь и четырнадцати еще не было, когда ты-то уехал. С ним согрешила... Дура ведь наша сестра. Потом в няньки поступила к нотариусу. Он тоже. Сначала взял на содержание, жила на квартире. Да недолго. Бросил он меня, я три дня не евши жила, никто не берет, и поступила вот сюда, как и прочие.

Она говорила, и слезы ручьем текли у ней из глаз, из носа, мочили щеки и вливались в рот.

— Что ж это мы наделали? — проговорил он.

— Я думала, и ты тоже умер, — сказала она сквозь слезы. — Разве это от меня? — прошептала она.

— Как же ты меня не узнала? — также шепотом сказал он.