Эрих Ремарк - Искра жизни

Пятьсот девятый глубоко вздохнул и снова посмотрел на город. Дым голубой пеленой застилал крыши домов. Снизу сюда едва долетали глухие сигналы пожарных машин. Со стороны вокзала доносился беспорядочный грохот, словно там взорвались боеприпасы. Внизу, у горы, машину коменданта лагеря занесло на повороте. У увидевшего все это Пятьсот девятого вдруг вытянусь лицо, задрожало от смеха. Он смеялся все сильнее и сильнее, беззвучно и судорожно. Он не мог припомнить, когда смеялся в последний раз; он смеялся и не мог остановиться. Он осторожно оглядывался по сторонам, и поднимал свой бессильный кулак, и сжимал его, и продолжал смеяться, пока тяжелый кашель не перехватил дыхание. Это был безрадостный смех.

«Мерседес» мчался вниз по дороге, которая вела в долину. Рядом с шофером сидел оберштурмбанфюрер Нойбауэр. Это был грузный мужчина с рыхлым лицом, которое выдавало в нем любителя пива. Белые перчатки на широких ладонях светились в лучах солнца. Он заметил это и снял их. «Зельма, — размышлял он, — Фрейя! Дом! Никто не отвечал по телефону».

— Быстрее! — поторапливал он. — Быстрее, Альфред! Еще быстрее!

На подъезде к городу они почувствовали запах гари. Чем ближе, тем более едким и густым становился дым. У Нового рынка им встретилась первая воронка от взрыва. Здание сберегательной кассы рухнуло и горело. Приехавшие пожарные пытались спасти соседние дома, но безуспешно. Из воронки на площади пахло серой и кислотами. У Нойбауэра свело живот.

— Поезжай на Хакенштрассе, Альфред, — проговорил он. — Здесь нам не проехать.

Шофер развернул машину и помчался по широкой дуге через южную часть города. Здесь дома с маленькими садами мирно дремали под солнцем. Ветер дул северный. Воздух был ясен. Но когда они пересекли реку, снова запахло гарью, а на улицах этот запах висел уже как тяжелый осенний туман.

Нойбауэр теребил коротко подстриженные, как у фюрера, усы. Раньше он накручивал их, как у императора Вильгельма. «Ох, уж эти спазмы в животе! Зельма! Фрейя! Прямо чудо-дом! Ну как же меня всего перекрутило, нет сил!»

Им пришлось еще дважды пускаться в объезд. Вначале бомба угодила в мебельный магазин. Снесло фасад дома; часть мебели стояла еще на этажах, остальная, разбросанная по улице, горела среди развалин. Потом им встретился салон-парикмахерская, перед которым выброшенные взрывной волной восковые бюсты растаяли и превратились в безобразные пугала.

Наконец, машина завернула на Либигштрассе. Нойбауэр высунул голову из окна. Вот и его дом! Палисадник! А вот прямо на траве терракотовый карлик и такса из красного фарфора. Никакого ущерба! Все стекла целы! Спазм в желудке прекратился. Он поднялся по ступеням и открыл дверь. «Повезло, — подумал он. — Колоссальное везение! В общем так оно и должно быть! Ну почему именно со мной это должно было случиться?»

Он повесил свою фуражку на крючок из оленьих рогов и пошел в жилую комнату.

— Зельма! Фрейя! Где вы?

Никакого ответа. Тяжело ступая, Нойбауэр подошел к окну и распахнул его. В саду за домом работало двое русских заключенных. Они на мгновение подняли взгляд и продолжали прилежно копать землю.

— Эй! Большевики!

Один из русских остановился.

— Где моя семья? — прокричал Нойбауэр. Человек ответил что-то по-русски.

— Оставь свой гнусный язык, идиот! Ты ведь понимаешь по-немецки! Или я должен подойти к тебе и хорошенько объяснить?

Русский уставился на него.

— Ваша жена в погребе, — сказал кто-то из стоящих за спиной Нойбауэра.

Он повернулся. Это была прислуга.

— В погребе? Ну да, конечно. А где были вы?

— На улице, всего на минуту. Девушка стояла в дверях с раскрасневшимся лицом и сверкающими глазами, словно только что пришла со свадьбы.

— Говорят, уже сотня людей погибла, — пролепетала она. — На вокзале, медеплавильном заводе и еще в церкви…

— Молчать! — прервал ее Нойбауэр. — Кто вам это сказал?

— Люди, в городе…

— Кто? — Нойбауэр сделал шаг вперед. — Антигосударственные разговоры! Кто это только выдумывает?

Девушка испуганно сделала шаг назад.

— Там в городе… не я… кто-то… все…

— Предатели! Подонки! — бушевал Нойбауэр. Наконец-то он разрядил накопившееся в нем напряжение. — Банда! Свиньи! Болтуны! А вы? Что у вас там за дела в городе?

— Я… ничего.

— Убежали со службы, не так ли? Распространяете всякую ложь и небылицы! Но мы все выясним! Мы во всем разберемся! Внимательно и обстоятельно! А теперь марш на кухню!