Владимир Жаботинский - Ученическая газета

Может быть, доброе внимание лиц, призванных к преобразованию русской школы, остановится и на ученической литературе, в которой, кажется, ничего зловредного быть не может. Мне хочется в подкрепление этой надежды рассказать вам крошечную историю одного ученического журнала и его влияния, конечно, не столько на читателей, сколько на составителей.

Он назывался «Правда». Это было серьезное в своем роде предприятие: журнальчик гектографировался в полусотне копий и расходился по всем гимназиям Одессы. Хотя мы строго следили за цензурностью направления и статей, приходилось вести дело секретно. Распространялись выпуски через доверенных лиц, и через них же приходили рукописи и письма; впрочем, присылали мало материала, и весь журнальчик почти всегда заполнялся трудами самой редакции. «Правда» выходила не периодически, но по мере накопления статей; так как мы были очень усердны, то выпуски являлись очень часто — раза по три в месяц, даже чаще.

Редакция и печатня находились у Ваньки… Если этот очерк попадется на глаза тому, кто когда то назывался этим полуименем, пусть он и вообще мои старые товарищи, о которых я здесь упомяну, простят мне смелость, с которой я теперь называю их так же, как называл тогда. После продолжительной разлуки, отчудившей нас друг от друга, вероятно, навсегда, я не имею права на такую фамильярность; но искушение слишком сильно — мне так приятно воскресить и пережить хорошие вечера, проведенные за работой вместе с ними, — единственное светлое воспоминание моей гимназической карьеры, и то же, думаю, и для них…

Ванька был главный редактор и цензор. Мы были тогда в седьмом классе; я имел уже проблески слабого понятия о настоящей литературе и дивился Ваньке и до сих пор дивлюсь. В нем была бездна такта: он всегда умел найти то слово, которое нужно было удалить из статьи, чтобы, не портя сока, убавить излишек опасного перца. И, уговаривая самолюбивог сочинителя поступиться этим словом, он делал это так мило, любезно, добродушно, что никаких недоразумений в лоне редакции никогда не возникало, несмотря на большое несходство «направлений» у отдельных ее членов.

Ванька сам писал редко, но симпатично. Я помню его рассказ о чиновнике Хвостикове, позванном на блины к их превосходительству, рассказ, который вполне мог быть напечатан в хорошей юмористической газете. Зато передовицы, кажется, ему не удавались.

Передовицы были хороши у инициатора всей затеи, которого мы называли Алешей, со вдумчивым, отчасти мечтатель ным складом характера и с искоркой лукавого юмора в уголке умных глаз. Он писал, беря тему сжато, но глубоко, особенным стилем, немножко неясным, под которым чувствовалась страстная напряженность убеждения. Чтобы дать представление о передовицах Алеши, позвольте сказать, что — proportions gardées [1] При разнице в масштабах (фр.) — В. В. Розанов в общем литературном облике напоминает мне иногда эти фиолетовые строчки курсива с подписью Азъ под ними.

Брат Алеши — «Пепка» — был моложе нас и лишен литературного самолюбия. Нельзя было уговорить его писать. Но он был очень важной спицей в редакции «Правды» как первая инстанция по разбору входящего материала, затем как хороший метранпаж и особенно как гениальный гектографист: он изучил в совершенстве эту липкую капризную массу, которая так и норовила пристать к листу и прорваться, и умел держать ее в повиновении до пятидесятого оттиска восьмой, иногда двенадцатой страницы. После каждого промывания он как то особенно ловко «возжигал спиртус» и потом охлаждал «машину», так что она слушалась его почти беспрекословно. Когда не было Пепки, гектограф буянил, и ничего не выходило.

Четвертым китом постоянной редакции был ваш покорный слуга. Я писал «Фельетоны без заглавия», с которыми при ходилось много возиться цензору Ваньке, и я же собственноручно переписывал статьи для гектографирования. Для этого употреблялись особенные чернила, в которых вязло перо; писанье шло черепашьим галопом, и вдобавок надо было подделываться под печатный курсив, чтобы добрые люди не узнали почерка; и если при всем том я безропотно переписывал, посудите, какова была любовь к делу.

Был еще один главный сотрудник, писавший для каждого выпуска, но никогда не бывавший в нашей «редакции». У него был оригинальный псевдоним — Перо, но не написанное буквами, а нарисованное гусиное перо. Это был умный и искренний юноша; внешняя форма ему в то время не вполне давалась, или относился он к ней сквозь пальцы, но в его статьях и очерках была всегда толковая и настойчивая мысль. Я давно его не видел. Судьба забросила его куда то в глушь, и эти строки уж верно не дойдут до него. Я жалею об этом — мне так бы хотелось послать именно ему сердечный, глубокий поклон и доброе пожелание.