— Прошу покорно присѣсть. Успокойтесь, пожалуйста. Я самъ горячился, но успокоился.
— Ахъ, да разсказывайте скорѣй!
Манефа Мартыновна сѣла. Лицо ея все подергивалось отъ ожиданія. Іерихонскій началъ:
— Вчера, послѣ ухода вашего, я подсѣлъ къ Софіи Николаевнѣ. Дѣло было въ спальной… Ничего ей худого не сказалъ. Заговорилъ о предстоящемъ наймѣ дачи. Софія Николаевна отвѣчала урывками. Я обнялъ ее за талью… Какъ мужъ обнялъ, Манефа Мартыновна… Хотѣлъ ласку оказать, приласкаться. «Чего, я говорю, другъ мой, вы такъ непріязненны со мной? Отчего не могу я, дорогая моя, ничѣмъ передъ вами выслужиться»? Только и сказалъ. Вдругъ она меня оттолкнула. Оттолкнула и пересѣла въ кресло. Я опять къ ней… Согласитесь сами, вѣдь я мужъ. Мужъ я?
— Конечно-же мужъ, — кивнула Манефа Мартыновна. — Но, Бога ради, говорите дальше. О, я предчувствовала!
— Вдругъ, Софія Николаевна какъ взвизгнетъ, — продолжалъ Іерихонскій. — Я испугался, а она хохочетъ. Сидитъ въ креслѣ, хохочетъ и за бока держится.
— Предчувствовала, предчувствовала! — повторяла Манефа Мартыновна, воздѣвая руки къ потолку.
— Хохотала, хохотала и вдругъ расплакалась…
Начались рыданія, а потомъ истерика.
— Такъ я и знала!
Манефа Мартыновна всплеснула руками.
Іерихонскій всталъ.
— Полная истерика… Начали мы ее успокаивать… — повѣствовалъ онъ. — Тутъ и я, и Семенъ — я уже хотѣлъ за вами посылать, но смотрю, Софія Николаевна успокаивается. Раздѣли мы ее и уложили въ постель. Я хожу по спальной на ципочкахъ. Ахъ, да… Передъ истерикой она мнѣ халатъ подарила и таково любезно разговаривала. Хожу я на ципочкахъ… Дай, думаю, надѣну обновку, халатикъ, то-есть. Снялъ съ себя въ спальной пиджакъ, надѣлъ халатъ и перешелъ въ гостиную, чтобъ дать ей успокоиться. Дверь приперъ. Вдругъ слышу хлопъ дверью… щелкъ замокъ — и заперлась.
— Да, да, да… Это она и у меня такъ дѣлала, — произнесла Манефа Мартыновна. — Когда у нея истерика — она ужасна. Ну, и что-же вы, Антіохъ Захарычъ?
Іерихонскій оперся рукой на столъ, наклонился къ Манефѣ Мартыновнѣ и тихо сказалъ:
— Пять разъ съ вечера и среди ночи стучался не отперла.
— Ахъ, это ужасъ! Гдѣ-же вы спали, Антіохъ Захарычъ?
— Въ кабинетѣ. И главное, пиджакъ мой тамъ, отчего я передъ вами и въ вицмундирѣ.
— Ужасно, ужасно! — твердила Манефа Мартыновна. — Положимъ, это у ней мигрень, нервы, но все-таки ужасно!.. Такъ нельзя… Сейчасъ я разбужу ее и поговорю съ ней.
Она поднялась со стула и пошла въ спальню дочери.
Манефа Мартыновна стучалась. въ, двери спальни Соняши. Изъ-за двери послышался голосъ Соняши:
— Кто тамъ? Кто стучитъ? Это опять вы, Антіохъ Захарычъ?
— Я, я, я! Это я. Мать твоя. Отворяй скорѣй и впусти меня! — крикнула Манефа Мартыновна.
Голосъ ея былъ строгъ.
— Господи! Покою не даютъ. Да что это вы спозаранку-то? — снова послышался голосъ Соняши.
— Какъ спозаранку? Скоро ужъ десять часовъ. Отворяй, Соняша! Мнѣ надо съ тобой поговорить.
— А когда-же я въ десять часовъ вставала?
Послышалась громкая зѣвота.
— Понимаешь ты, мнѣ надо съ тобой поговорить! — повторила Манефа Мартыновна.
— Да неужели вы позднѣе-то придти не могли!
— Отвори, отвори! И зачѣмъ это ты запираешься на ключъ? Это, мать моя, не дѣло! Это не фасонъ!
— Ахъ, скажите пожалуйста!.. Въ моемъ-то домѣ да вы еще командовать надо мной хотите!
Около Манефы Мартыновны стоялъ въ смиренной позѣ Іерихонскій и говорилъ:
— Оставьте ее, мамаша. Пусть поспитъ. Выспится, такъ авось подобрѣе и поласковѣе будетъ.
Но за дверью ужъ раздались поспѣшные шаги. Щелкнулъ замокъ и дверь отворилась.
Манефа Мартыновна вошла въ спальню и увидала дочь въ одной сорочкѣ, убѣгавшую за альковъ.
— Только безъ него! Только безъ него!.. — заговорила Соняша изъ-за алькова. — Антіохъ Захарычъ! Вы пожалуйста покуда не входите! — крикнула она.
Мать зашла за альковъ, остановилась передъ постелью дочери, сложила руки на груди и строго сказала:
— Ты что это дѣлаешь? Ты бѣлены объѣлась, что-ли? Зачѣмъ это ты заперлась? Выгонять мужа изъ спальни! Не впускать его цѣлую ночь! И въ какой день! Въ день свадьбы. Да ты, мать моя, совсѣмъ съума сошла!
— Ну, пошли, поѣхали! Теперь конца не будетъ! — проговорила Соняша. — Думала, замужъ выйду, такъ избавлюсь отъ попрековъ и брани — нѣтъ, хуже. Что за несчастіе!
Въ голосѣ Соняши слышались слезы.
— Да какъ-же тебя не бранить-то, Соняшка! Вѣдь ты ужасъ; что надѣлала! Выгнала мужа въ первую ночь послѣ свадьбы и заставила его на кожаномъ диванѣ въ кабинетѣ безъ подстилки валяться. Когда мнѣ объ этомъ сказали, у меня въ голову ударило и ноги подкосились.
Читать дальше