В те дни они путешествовали на поездах. Они носили что хотели; Коул обычно ходил в спецовке или в хаки, а она — в льняном платье. Когда была возможность, Коул брал две кварты кукурузного виски в бумажном пакете. Вместо того чтобы сидеть в вагоне-ресторане, они таскали с собой еду, завернутую в газеты. И всякий раз, когда поезд останавливался, Коул вылезал купить конфет, колы, печенья и прочих вкусностей.
На двоих столько еды было многовато. Коул гордился этим изобилием, но сам был довольно привередливым едоком и мало пил. Он угощал соседей и делал это так, что никто никогда не отказывался. Коул знал верные подходы к людям — цитата из Писания, строчка из Шекспира, простая шутка. Через час путешествия все вокруг уже ели, пили и веселились вместе с ними. Коул заботился о людях так, словно они были кучей детишек, а он — их заботливым отцом.
В те дни другие женщины не чувствовали ненависти к ней.
Мужчины не смотрели на нее так, как сейчас.
Дружелюбие и способность заводить друзей были торговым капиталом Фермера. В конечном счете эти качества обращались в деньги, которые он получал в банках маленьких городов с помощью серий простых, но обезоруживающих операций. Однако он всегда рассматривал получение финансового вознаграждения как результат честного обмена. Вместо денег — того, в чем не было ни смысла, ни пользы, — он предлагал большие надежды и новые жизненные перспективы. И все делалось так, что никто и не видел истинной сути происходящего. Люди уходили ободренными и воспрянувшими духом.
А что еще им было нужно? Что может быть в жизни важнее, чем надежда и вера?
Больше года они жили на полуразрушенной ферме в Миссури величиной в шесть акров, на каменистой суглинистой земле, в простом деревянном доме с туалетом на улице. Лучше времени вместе у них не было.
Туалет был с двумя отверстиями, и иногда они проводили там целые часы. Они подсматривали за случайными прохожими, шедшими по изъезженной дороге из красной глины. За птицами, которые скакали по двору. Тихо разговаривали или читали старые газеты и журналы, которые грудой валялись в углу.
— Гляди-ка, Мойра, — говорил он, указывая на рекламу. — Цена мяса за последние десять лет выросла на двадцать три цента за фунт, а цена угля — на один с половиной. Такое впечатление, что продавцы угля решили уважить покупателя.
— Да. — Она не всегда знала, как ему отвечать, говорит ли он просто так или серьезно.
— А может, и нет, — продолжал он, — если вспомнить, что мясо обычно продается на фунты, а уголь на тонны.
Иногда она попадала в точку; например, когда Коул заметил, что четверо из пяти врачей принимают аспирин — и что она об этом думает?
— Пятому повезло, — ответила она. — Он единственный, у кого не болит голова.
Коул был очень ею доволен.
Их ужасно веселила реклама. Даже много лет спустя, глядя на какое-нибудь простое объявление, она могла от души расхохотаться.
Пропало желание?.. Устали от микробов?.. Научиться танцевать может каждый!
Даже сейчас ей было смешно это читать. Но теперь к смеху примешивалась горечь. С Коулом они смеялись по-другому.
Однажды он пытался вытащить журналы из-под низа стопки, стопка упала, и под ней обнаружилась маленькая деревянная коробочка с дыркой посредине. Детский туалет.
Мойра сказала что-то насчет того, как он забавно выглядит. Но Коул продолжал таращиться на него остекленевшими глазами, рот его болезненно искривился. Потом он повернулся к ней и прошептал:
— Могу поспорить, они убили ребенка и похоронили его прямо тут, под нами...
Она в ужасе застыла, не говоря ни слова. Она сидела, не двигаясь, молча глядя на него, и Коул воспринял это молчание как согласие. Он продолжал говорить, тихо и гораздо более убедительно, чем обычно. И скоро реальность вокруг них исчезла, остался лишь ужас, который создал он, а она сидела и кивала, соглашаясь с тем, что он говорит.
Дети не должны жить в этом мире. Да, детей нужно убивать при рождении или вскоре после него. Это лучшее, что можно для них сделать. Только так и больше никак можно избавить их от бесполезной пытки, от жестоких бесчеловечных мучений, от бессмысленного злого хаоса, который и есть жизнь на планете Земля.
Подсознательно она понимала, что впервые в своей жизни видит его истинное "я", что веселый и общительный Коул — только тень, за которой скрываются его истинные убеждения. Подсознательно она хотела закричать, что он не прав, что нельзя все абсолютизировать и что за реальным человеком порой скрывается лишь тень.
Читать дальше