Морис Дрюон - Такая большая любовь

— Эй, Залом! [2] Залом — место прохода зверя, отмеченное сломанной веткой. Таково было прозвище доезжачего. (Здесь и далее прим, перев.) — позвал Сермюи.

Первый доезжачий [3] Доезжачий — старший псарь, обучающий собак и распоряжающийся ими на охоте. рысью подъехал к нему. Несмотря на преклонный возраст, он ловко и непринужденно держался в седле.

— Я, господин барон!

Доезжачий снял шапку, прижав ее к груди, и дождик принялся барабанить по его лысине.

— Надень шапку, — сказал Сермюи, — Залом, я увольняю твоего сына.

Залом заметил, как по лицу хозяина, от носа к подбородку, пробежала судорога гнева. Доезжачий бросил взгляд на собаку:

— Это из-за Фало, господин барон? Я так и подумал. Всех ваших собак можно узнать по голосу, а уж эту и подавно. Я должен был сразу поехать и вмешаться.

Сермюи не ответил. Он пристально вглядывался в клубы пара, поднимавшегося с шеи кобылы после скачки. Доезжачий так и стоял, прижав к груди шапку.

— Это должно было случиться, — снова заговорил он. — С самого начала, как только Фало появился в своре, у них с Жюлем что-то не заладилось. Я ему всегда говорил, Жюлю, что с собаками нельзя давать промашки. Жаль, потому что работник он дельный.

— Нет, я в нем больше не нуждаюсь, — отрезал Сермюи. — Тем более что он поднял на меня руку.

— Как он посмел! На хозяина!

— Мы оба вели себя как мальчишки. Я его уже не в первый раз укладываю на землю.

Оба на миг замолчали, глядя друг на друга: обитатель замка и обитатель псарни. Они провели вместе целых тридцать лет, которые для хозяина начались в раннем детстве, а для слуги — в лучшую пору жизни.

— Месье всегда был так добр к Жюлю, — сказал Залом.

— Да, но на этот раз хватит. Собаку не привязывают, чтобы наказать.

Залом вдруг резко выпрямился.

— Да, господин барон прав. Это унижение для собаки.

Его мокрые редкие волосы прилипли к голове.

Всадники подъехали к опушке. За лесом начиналась просторная равнина, где ливень чувствовался гораздо сильнее.

— Надень шапку, я сказал.

Залом пошевелил рукой, но шляпы не надел.

— Я так полагаю, месье больше не хочет, чтобы Жюль работал на псарне.

— Ни на псарне, ни в замке! Завтра твой сын уедет. Я его больше знать не желаю.

— Ни в замке… — повторил доезжачий. — Простите, господин барон, но Жюль, со всеми его недостатками, — единственное, что у меня осталось… Ну вот… а как же я теперь… — взволнованно закончил он.

И он увидел себя: старого, вдового, как он завтра вечером в одиночестве будет зажигать керосиновую лампу в маленьком домике рядом с псарней. Сына выгнали…

— А ты, старина Бернар, поступишь так, как захочешь, и назвав доезжачего его настоящим именем вместо привычного охотничьего прозвища, Сермюи дал ему понять, что не держит на него зла. И тут же снова принялся наигрывать губами сигнал «Гончие, вперед!».

Залом понимал, что уже слишком стар, чтобы менять привычки и переходить в другую охотничью команду. Он подумал о том, с чем ему придется расстаться: с красной одеждой доезжачего, с собачьей сворой, с лесом… и с этим сигналом, который для него — как хлеб насущный.

— Что до меня, — сказал он, — то, если господин барон захочет, я останусь.

И глаза старого доезжачего потеплели от собственного решения и размера собственной жертвы. Как был, с непокрытой головой, он придержал лошадь на опушке леса, чтобы хозяин мог первым выехать на простор.

Получив приказ о мобилизации, барон де Сермюи сразу поднялся в свою комнату, где его уже ждали приготовленный мундир лейтенанта резерва и сундучок с замками.

— Позовите ко мне Залома, — велел он камердинеру.

Одеваясь и рассовывая документы по карманам офицерской куртки, барон оглядывал в зеркале, причем без всякого удовольствия, свою высокую тощую фигуру.

«Не староват ли я для войны?» — подумал он.

Да нет, ему едва исполнилось тридцать шесть. Разве что седая прядь надо лбом…

Его первая любовница однажды бросила ему в сердцах: «Ты хорош для мужчин, но не для женщин».

Потом у него, конечно, были и другие женщины, но эти слова он запомнил на всю жизнь. Он понимал, что серые глаза, длинный нос и узкогубый рот не добавляли ему привлекательности. Зато в мужской компании он и вправду был хорош. Он слегка поиграл мускулами под формой, чтобы оценить себя в новом облачении и немного привыкнуть.

Когда вошел доезжачий, барон как раз поправлял ремень.

— Мое боевое седло готово?