Морис Дрюон - Такая большая любовь

Дама улыбнулась под вуалеткой. Улыбка вышла слишком белозубой, заокеанской, как и акцент, с которым ее излишне громкий для такой встречи голос богатой женщины произнес:

— А я тоже стою и говорю себе: «Да ведь это Марсо!»

— Да, госпожа майор, он самый. Вот уж, правда, никак не ожидал! Не может быть!

— Так вот кем вы стали, Марсо!

— Как видите, госпожа майор… Не больно блестяще… Не больно много чести… Но… Ох! Если бы мне кто сказал… Сколько же лет прошло? Да лет двадцать… Ой, что я говорю! Больше! Двадцать три года! Как сейчас вижу…

И оба они увидели один и тот же пейзаж, в одно и то же время, и пережили заново один и тот же страх, только по-разному. Оба увидели Нормандию, только он — с самой земли, лежа среди остальных бойцов и глядя в облака, она же — спускаясь ночью на парашюте, а потом — стараясь как можно быстрее добраться до леса, до «зеленки», где сигналили ветрозащитные лампы.

Именно так «госпожа майор», хорошо знающая свое дело красивая и сильная молодая женщина, десантировалась во Францию, чтобы организовать подпольный госпиталь для сбитых американских летчиков. А Марсо принимал этот десант. Он не отличался ни статью, ни высоким ростом, зато обладал решительным характером, и у него под началом была территория от Конша до Бомон-де-Роже и дальше до Эврё и Бернея. Все называли его «командир», а выведенных из строя неприятельских экипажей у него насчитывалось больше, чем пальцев на обеих руках…

На витрине пожарный в тысячный раз забирался на лестницу под презрительным верблюжьим взглядом.

— А знаете, Марсо, пойдемте-ка пропустим по стаканчику.

— О нет, госпожа майор! Мне нельзя в таком виде, с такой женщиной, как вы!

— Какое это имеет значение? Пойдемте. Вы мне все расскажете.

Чемоданчик закрыт и затянут веревкой. Марсо и «госпожа майор» вошли в бистро на углу соседней улицы.

— Стаканчик белого, как тогда? — сказала «госпожа майор» со своим мягким американским акцентом.

— С удовольствием, стаканчик белого… О-ля-ля! Если бы мне кто сказал…

Стаканчик, два стаканчика, три стаканчика… Мюскаде оказался, пожалуй, крепковат, но у «госпожи майора» желудок был здоровый и гораздо более сытый, чем желудок Марсо.

Его впалые щеки залились непривычным румянцем, кончики пальцев с грязными ногтями стало покалывать. И он заговорил. Заговорил о военных временах, о годах страха, бед и притеснений. Но иногда его одолевал смех.

— А помните, госпожа майор, как толстяк Лубер прилетел с окороком и тремя пол-литрами, и сбросил все это на край лужи? Не в упрек вам будь сказано, госпожа майор, но аппетит у вас был дай боже! У нас говорили: «И на что нам сдалась эта америкоска… Вот уж точно! Пилотам будет чем заняться. И потом, баба… — прошу прощения, госпожа майор, — баба всегда шороха наведет». Долго ждать не пришлось. И восьми дней не прошло, как вы всех прибрали к рукам!

А этот-то, этот, помните? А в то утро… А та знаменитая ночь… А как позвонили в фельджандармерию, а сами пока у этих мерзавцев сперли велосипеды… А как поставили поперек путей грузовую платформу и подперли ее сваленными деревьями… Там еще шел состав с боеприпасами. Вот это был салют! А в день освобождения Бомона…

— Ну и надрались мы тогда, госпожа майор! Вот был выпивон!

— А как ваша жена?

Щеки Марсо вдруг вспыхнули еще ярче.

— А это, госпожа майор, совсем другая история. Я бы не хотел ее касаться.

«Ну да, просто что-нибудь надо было сказать на эту тему… А ваша фамильная ферма? Ведь Марсо был из богатой семьи, по крайней мере зажиточной. Пока не пришли немцы и все не захватили, семья возила на рынок и яйца, и птицу, и бруски масла в двуколках с круглым поднимающимся верхом. Как же получилось, что ему приходится торговать в Париже игрушками?»

— Такова жизнь, госпожа майор. Такова неустроенная жизнь.

— А я-то думала, вы станете мэром, депутатом…

— Ага, как же! Знали бы вы, каково это — стать мэром!..

— Но ведь, в конце концов, вам должны были дать пенсию, медали…

— Ничего, госпожа майор, ничего мне не дали…

Поскольку «госпожа майор» обладала добрым сердцем и хранила верность воспоминаниям, чему немало способствовал пятый стаканчик, она возмущенно воскликнула:

— Как, ни креста, ни медали? Ладно. Я добьюсь, чтобы вам дали американские награды. У нас полно моих соотечественников, которым вы помогли выжить. Я напишу в Вашингтон…

По тону, которым она это произнесла, сбросив с плеч норковое манто, можно было подумать, что она собирается обратиться прямо к президенту.