Жюльен Грин - Полночь

С этой странной музыкой смешивалось воспоминание о счастье, то удаляясь, то возвращаясь, то снова удаляясь, а затем в ночи возникала песнь несказанной нежности, раненое сердце взывало к любви…

Элизабет резко поднялась со стула. Что-то в душе ее откликалось на эту ворожбу. Она достаточно страдала, познала кошмарные страхи, сладкую и острую тоску, внезапные порывы и то, что не выразишь никакими словами. Прижав руки к груди, она старалась унять бешено колотившееся сердце. Странное ощущение боли и дурмана заставило ее отвести взгляд от белой стены над головой мадемуазель Бержер, куда он был неподвижно устремлен. Рот ее приоткрылся, и она по-детски вскрикнула. Музыка смолкла.

— Что такое? — спросила учительница, поворачиваясь на вертушке. — В чем дело?

Элизабет снова села на стул.

— Нет-нет, ничего, — сказала она. — Сегодня ночью я плохо спала, потому и нервничаю.

В голубых глазах мадемуазель Бержер вспыхнуло любопытство; она встала и принялась поскрипывать ботинками, ходя вокруг своей юной ученицы, но каждый раз, как она проходила справа, Элизабет отворачивалась влево и не отвечала ни на один вопрос.

— В конце-то концов, — сказала полная девушка, — мне кажется, я имею право знать, что с вами такое. Как же так? Я играю для вашего удовольствия, а вы прерываете меня криком…

— Простите.

Учительница склонилась к молодой девушке, задумчивый вид которой интриговал ее, и дохнула на нее теплым запахом зубной пасты.

— А? — спросила она вполголоса с заговорщическим видом. Нос ее почти касался щеки Элизабет. — Это музыка привела вас в такое состояние? Значит, вы — богатая натура! Артистическая натура. Как и я. Я это чувствовала. Вы — мечтательница, да? Ну, конечно. А знаете, кто я такая? Кто такая мадемуазель Бержер?

Ладонью, словно намазанной розовым маслом, она погладила молодую девушку по шее за ухом и прошептала:

— Я — фавн в юбке!

— Ах, оставьте меня! — вскричала Элизабет, отталкивая толстушку, словно та пробудила ее из глубокого сна.

Кровь бросилась к щекам мадемуазель Бержер, она отступила на шаг и чуть не потеряла равновесие, однако нашла в себе сил промолчать, не теряя достоинства.

Элизабет встала.

— Я вам уже сказала, что сегодня я нервничаю, — мягко пояснила она. — Стоит со мной заговорить или дотронуться до меня… — Она попыталась улыбнуться. — В общем, может, сегодня мы сократим урок?

Учительница бросила на нее пронзительный взгляд, подобрала свой берет и натянула его до бровей, злость придавала ей сил. Схватила за полу свое кожаное пальто и, резким жестом закинув его за спину, сунула руку в рукав.

— Как вам угодно, — процедила она сквозь зубы, силясь просунуть руку в перчатку.

Ей пришлось повоевать с перчаткой, пуговица которой никак не хотела пролезать в петлицу, после чего учительница музыки сделала три широких шага и подошла к двери.

— Урок на полчаса! — воскликнула она уже в дверях. — Девичьи нервы — ах, нет, мне бы хотелось…

Захлопнувшаяся за нею дверь обрубила конец фразы.

Оставшись одна, Элизабет пожала плечами, подошла к окну и отдернула кисейную занавеску. Она не могла взять в толк, почему толстушка так быстро ушла. Прижавшись лбом к стеклу, Элизабет смотрела, как мадемуазель Бержер прошла по саду быстрым шагом, от которого подпрыгивала ее грудь. Придет ли она еще раз? Неважно. Госпожа Лера поворчит, а господин Лера все поймет и уладит дело. Снова открылась и закрылась калитка, сад опустел; только птицы прыгали по белому покрову лужайки, оставляя следы своих лапок. Девушке хотелось бы побежать на лужайку, покататься в снегу, зарыться в него лицом. Она помнила, как мяла снег в ладошках, скатывая снежки, еще не забыла, как холод жег руки. В такие мгновения Элизабет сама не знала, счастлива она или несчастна. Ей все казалось, будто она чего-то ждет.

В оставшемся на пюпитре альбоме она поискала тот самый вальс, но, как только нашла нужную страницу, отчаялась при виде восьмых, то и дело выскакивавших за нотный стан. Нет, прелюд все-таки легче, к нему она и вернулась, чуточку сдвинув брови и высунув язык между зубов, как маленькая девочка, и не спеша проиграла мудрые и спокойные такты начала. То, о чем она думала и чего не могла выразить словами, может быть выражено несколькими нотами. Сыграв вступление, она каждый раз удивлялась. Ну каким образом простое сочетание звуков может заключать в себе великую тайну? Как непроницаемый для взгляда снег. Доиграв до половины страницы, Элизабет остановилась.