Жюльен Грин - Полночь

При всех колебаниях, решительно отрицая правомерность именовать его католическим писателем, Грин вместе с тем никогда не отказывается от идеи Бога. Его споры с Мориаком и философом-теологом Маритэном — по большому счету разногласия единомышленников. Нельзя преуменьшать значения дневниковых свидетельств Грина о том, что он будет всегда искать свою систему в Библии, что Ветхий и Новый завет — его настольные книги и даже присутствие в его романах демона зла не исключает благодати, ибо «там, где есть дьявол, есть и Господь Бог». Временные увлечения индуизмом и метапсихозом не изменяют основ метафизических воззрений Грина, сохраняющих почти средневековый, мистический верх и низ, доминирующее движение по вертикали, падения и взлеты. «Даже в самые мрачные часы, — пишет Грин, когда терпят поражение все мечты, надо вспомнить, что там, наверху, очень далеко, сияет вечный свет. Что бы мы ни делали, мы идем, порой вопреки самим себе, к счастью, о котором наш разум не имеет ни малейшего представления. Зачем сожалеть о тенях этой земли? Надо думать с надеждой и мужеством о смерти — большой, сияющей стране, простирающейся по ту сторону черной двери». Признавая себя мистиком, Грин называет любимой эпохой средневековье и декларирует ненависть к политике: «Она мешает всему, что я люблю, угрожает свободе, счастью, мешает мне творить. От всего сердца я мечтаю о чистых литературе и искусстве».

Мечта эта остается неисполнимой. Постоянно декларируемое равнодушие к современности — скорее желание автора, чем действительность, за которую оно выдается. А страстная заинтересованность писателя судьбами мира, пропитывающая его дневники, заставляет усомниться и в искренности отказа сделать свой выбор. Он с горечью фиксирует дату 31 января 1933 года: «Сегодня Гитлер назначен канцлером… Немецкий народ не созрел для демократии и хочет быть рабом. Гитлер — возможный диктатор». Ему внушает глубокую неприязнь партия «Огненных крестов», тревогу — убийство в Марселе министра иностранных дел Луи Барту и германский альянс с Муссолини. Но и многотысячные забастовки, пение «Интернационала», выступления «товарища Тореза» тоже не вызывают у Грина энтузиазма. Борьба левых за создание Народного фронта, консолидация противоположных, реакционных сил, фашизация Европы, угроза надвигающейся войны, а затем и сама война приводят Грина к мысли, что наш мир исчезает в ужасающем хаосе: «Мы сходим в ночь тоталитарных режимов, которые оставят гуманизму совсем мало места. А что затем? Что придет на смену? Какой порядок? Где искать черты человека будущего? Останутся ли в 2000 году писатели, люди, которым разрешат мечтать, или только солдаты, унтеры и скучные диктаторы?.. Нет ничего ужаснее диктатора. Абсолютное отсутствие фантазии. Весь мир в униформе и — шагом марш!» Особенно тревожит Грина судьба Европы — с ее старыми соборами, «домами по росту человека», древней культурой. С горечью говорит он об истерзанной России, на лучшее будущее которой ему так хотелось бы надеяться, о «преданной и проданной» политиками Франции. В победоносную войну Гитлера он не верит.

Равно владея двумя языками, имея возможность безбедно жить в Штатах, Грин чувствует себя в Новом Свете неуютно. Только французский язык дает ему «ощущение твердой линии». Когда он пишет на английском, его «рука дрожит». Лишь однажды, в годы войны, он выпускает в Америке книгу на языке предков. Дневниковая запись: «Моей Америки больше не существует. Язык — это тоже родина» — формулирует окончательность его выбора — не как писателя франкоязычного, а как писателя французского.

Дебют был блестящим. Грин начинает свой путь в 1926 году, выпустив роман «Мон-Синер» одновременно с «Искушением Запада» А. Мальро и «Под солнцем Сатаны» Ж. Бернаноса. Вслед за первым в 1927 году последовала «Адриенна Мезюра», а в 1929-м — «Левиафан». Все три книги, по справедливому замечанию критики, «несут на себе „отблеск Америки“». Особенно относится это к «Мон-Синеру», действие которого развертывается на американском Юге. В «Адриенне Мезюра» оно уже переносится во французскую провинцию. Все три романа справедливо относят к первому периоду творчества, в котором Грин определяет круг излюбленных тем, собственный стиль и характерные приемы письма. Объединяет их и общность авторской позиции, религиозная идея греховности земной жизни. В романе «Мон-Синер» героиня, вышедшая замуж по расчету, поджигает усадьбу. Адриенна Мезюра, пытаясь вырваться из плена, в котором ее держат деспотичный отец и сестра, становится невольной убийцей. Само название «Левиафан» напоминает о библейском чудовище, о скверне, в которую погружены жадные души.