Камилл Лемонье - Адам и Ева

Формы ее тела только стали пышнее вокруг тонкого стебелька ее души.

Два раза в день, на заре и под вечер, мы шли купаться в ручье. Свет струился по ее стану. Вода становилась румянее от трепета ее тела. Но я, со своей волосатой, рыжей кожей под сияньем утренних небес, был запоздалой сумрачной ночью, тогда как она, среди сумерек деревьев, выступала прекрасной зарею, пришедшей мелкими шажками к воде. Ветер овевал и осушал наши свежие, нагие тела, укрытые в ветвях деревьев.

Наши тела были легки и вечны, как студеный ключ и лес. И Ева всегда оставалась маленькой женщиной-ребенком, подвижной и искренней, божественным первозданным творением, которое любило и рождало, подобно земле. Лесная ягода блекла и снова зацветала на концах ее персей. Она спрашивала меня, как в первый день.

— Тебе я желанна?

Когда приходило время, я ей отвечал:

— Дорогая, дрозд уже пропел!

Она рождала на свет поколения, а я засеивал мою ниву, и, вслед за устами ребенка, прижимался к ней устами, чтобы вкусить жизнь у ее груди.

Наша любовь подарила нас девятью новыми рождениями. У нас стало, по сходству с месяцами года, девять сыновей и три дочери. Первые были прекрасными месяцами солнца, посева и пахоты, вторые — месяцами душевной и семейной благодати, месяцами прялки, годовых празднеств в безмолвном под снегом жилище. До появления ребенка я сажал молодое растеньице в знак посвященья, и оно носило имя зачатого Евой.

Все деревца вместе образовали небольшой лесок в огромном лесу деревьев. И подобно нам с Евой, равным и непорочным в существе мира, наши дочери и сыновья также вместе купались в ручьях и не выдали, что наги. После работы они водили хороводы или боролись, хватали друг друга под мышки невинными руками. Ели водил осла на пашню. Он быка пригибал к земле за рога. Ели был юным, мужественным пастырем, посвященным труду, и умел читать в созвездиях тайны. Авель искусно и ловко работал рубанком, обдуманно рассчитывал и отмерял. Он помогал мне калить железо, вколачивать гвозди в стропила и брусья, укреплять крышу.

С каждым новым ребенком я расширял жилище. Ныне оно занимало большое пространство своими красными чертогами под мшистой соломой кровли.

Стелла, наш третий ребенок, знала целебные травы, посвятила себя науке простых людей. Сильван — тонкий музыкант, подражал свистом песен жаворонка и золотистого дрозда. Его мелодии сопутствовали крылатому ритму плясок. А Флориан мерно выстукивал такты по коре пустого дерева, звучавшей, как тамбурин. Эгланта, родившаяся три года спустя Флориана, сторожила коз и овец. Она водила их пастись, напевая тягучие песни, от которых мы сладостно плакали. Никто ее не научил этим песням, но голос ее был чист, как ручей.

Никто из них не умел читать, но я научил их предвиденью, пониманию гармонии творенья и вселенной, священной красоты плоти и радостям создания. И они знали, что смысл их жизни согласовался с завершением их судеб.

На языке имеются влажные присоски, чтобы ощущать сочные и сладкие плоды. Ласка умащивает руки в знак закона братства. Ноздри нюхают жгучие благовония жизни. И не бывает больно уху, когда оно внимает ветру и птицам, и глазам не больно любоваться глазами и водой ручья. Природа как бы создает школу наслаждений, и жизнь сама есть ликованье. Наши трапезы и наши игры были сладостны и нежны.

Жизнь, о, жизнь! Ты всегда была нашим культом!

Распускающаяся роза, первоцвет, чашечка яблоневого цвета представляли для Евы и меня такое же божественное чудо, как и рождение утра. В младенце, появляющемся на свет — не больше жизни, чем в семени, из которого появляется все хлебное поле или в косточке, с которой созревает осень. Нужно быть смиренным перед чудесным, и в порядке мира нет ни первого, ни последнего.

О, красота, моя милая Ева, с какой животворной радостью склонялась ты теперь над цветущими лугами, восхищаясь навозным жуком, ползущим сквозь ужасные дебри травинок и крошечных стебельков! Ты прежде так досаждала ему, поводя соломинкой, желая сбить его с пути.

Но маленькая тварь брела по своему назначенью также уверенно, как несущаяся в пространстве комета. Хрупкие и суетливые муравьи карабкались на высокие кочки, как на горы, и ты их не толкала вправо, когда они двигались влево. Навозный жук и муравей совершали полезное и глубокое деянье, подобное реву и скачкам в пустыне льва, ловким движеньям человека среди шума и толкотни порта, дерзости мореплавателя, причалившего к неведомым островам! Твои ясные очи отверзлись, ты поняла, что все имеет своею целью и необходимостью — жизнь, а жизнь сама себе пишет законы. Любовь есть одно из средств, благодаря которым жизнь вечно возобновляется и завершается.