Марк Твен: Банковый билет в 1.000.000 фунтов стерлингов

— Мистеръ Ллойдъ Гастингсъ.

Послѣ обмѣна обычныхъ привѣтствій, Гастингсъ бросилъ на меня мимолетный взглядъ и прямо подошелъ ко мнѣ, дружески протянулъ мнѣ руку; затѣмъ, готовясь пожать мою, вдругъ остановился и вымолвилъ въ смущеніи:

— Прошу извиненія, сэръ, мнѣ показалось, что я васъ знаю.

— Ну да, вы меня знаете, старый дружище!

— Нѣтъ! неужели это вы… вы…

— «Жилетный карманъ монстръ?» Это я, дѣйствительно. Не бойтесь называть меня моимъ шутливымъ прозвищемъ; меня уже пріучили въ нему.

— Ладно! чудесно! вотъ такъ сюрпризъ! Разъ или два я встрѣтилъ ваше имя въ связи съ этимъ прозвищемъ, но никогда мнѣ и въ голову не приходило, что вы и есть Генри Адамсъ, о которомъ упоминалось. Вѣдь не прошло и шести мѣсяцевъ съ тѣхъ поръ, какъ вы служили письмоводителемъ на жалованьи у фирмы Блакъ Гопкинсъ въ Санъ-Франциско и просиживали цѣлыя ночи за добавочныя, помогая мнѣ сводить и провѣрятъ различные счеты и дѣловыя бумаги. Подумать только, что вы въ Лондонѣ, обладатель милліоновъ и выдающаяся знаменитость! Ну просто сказка изъ «Тысячи и одной ночи»! Голубчикъ, я не могу придти въ себя отъ удивленія, не въ силахъ представить себѣ реальную сущность этого. Дайте мнѣ время опомниться отъ этого головокружительнаго извѣстія.

— Дѣло въ томъ, Ллойдъ, что я сбитъ съ толку не менѣе вашего. Я самъ не въ состояніи представить себѣ реальность моего новаго положенія.

— Боже мой! Это поразительно! не такъ ли? Постойте, сегодня ровно три мѣсяца, какъ мы съ вами пошли въ трактиръ «Рудокоповъ».

— Нѣтъ, въ трактиръ «Веселіе».

— Вѣрно, это былъ трактиръ «Веселіе»; пошли мы туда въ два часа утра и вамъ подали баранью котлетку и кофе послѣ кропотливой шестичасовой возни со всей этой канцелярщиной, а я еще старался уговорить васъ отправиться со мною въ Лондонъ и предлагалъ раздобыть для васъ отпускъ и уплатить всѣ ваши дорожные расходы, да еще дать вамъ кое-что сверхъ этого, если мнѣ посчастливится въ моемъ дѣлѣ, вы же не хотѣли и слушать меня, говорили, что мнѣ не удастся это дѣло, и что вамъ нельзя терять нить работы по возвращеніи, потратить Богъ знаетъ сколько времени, чтобы снова очутиться въ курсѣ дѣла. И однако я нахожу васъ здѣсь. Какъ все это странно! Какимъ образомъ вы попали сюда и что дало вамъ такой безпримѣрный толчекъ въ гору?

— О, чистѣйшая случайность. Это длинная исторія… Каждый назоветъ это романомъ. Я вамъ все разскажу, только не теперь.

— Когда же?

— Въ концѣ этого мѣсяца.

— Да вѣдь до конца остается болѣе двухъ недѣль. Это черезчуръ долгій срокъ для испытанія человѣческаго любопытства. Идетъ черезъ недѣлю?

— Не могу. Вы скоро узнаете, почему. Ну, а какъ ваши торговыя дѣла?

Веселость его исчезла моментально и онъ сказалъ со вздохомъ:

— Вы оказались настоящимъ пророкомъ, Галь, настоящимъ пророкомъ. Для меня было бы лучше не пріѣзжать сюда. Не хочется и говорить объ этомъ.

— Но вы должны это сдѣлать. Вы пойдете со мною, когда мы уйдемъ отсюда, останетесь у меня ночевать и разскажете все.

— О, вы позволяете? вы не шутите? — И на глаза его навернулись слезы.

— Да; я хочу узнать всю исторію, сначала до конца.

— Какъ я вамъ признателенъ! Найти снова человѣческое участіе въ голосѣ, въ глазахъ ко мнѣ, и къ моимъ дѣламъ, послѣ того, что я здѣсь вынесъ… Боже! благодарю тебя на колѣнахъ за это!

Онъ крѣпко схватилъ и сжалъ мою руку и затѣмъ былъ въ духѣ и оживился къ обѣду, который такъ и не состоялся. Случилась обычная исторія, исторія, которая постоянно повторяется благодаря нелѣпой англійской системѣ: вопросъ о старшинствѣ за обѣдомъ не могъ быть рѣшенъ и обѣдъ не состоялся. Англичане всегда отобѣдаютъ у себя, прежде чѣмъ идти на званый обѣдъ, потому что они-то знаютъ, какому риску подвергаются; но никто и никогда не предупреждаетъ иностранца и послѣдній въ простотѣ сердца попадаетъ въ ловушку. Разумѣется, изъ насъ никто не пострадалъ, такъ какъ всѣ мы уже обѣдали, не будучи новичками, исключая Гастингса, а онъ узналъ отъ посланника, когда тотъ пригласилъ его, что въ уваженіе въ англійскому обычаю у него не было приготовлено никакого обѣда. Каждый взялъ подъ руку даму и всѣ торжественно вступили въ столовую, потому что принято совершать это передвиженіе; но тутъ начался споръ. Герцогъ Шордичъ хотѣлъ занять первое мѣсто за столомъ, доказывая, что онъ по рангу стоялъ выше посланника, который былъ представителемъ только націи, а не монарха; но я отстаивалъ свои права и не соглашался уступить ему. Въ столбцѣ новостей я занималъ мѣсто на ряду со всѣми герцогами некоролевской крови; я такъ и сказалъ, требуя первенства передъ названнымъ герцогомъ. Разумѣется, пренія наши не могли быть рѣшены тѣми доводами, которые мы приводили; онъ въ концѣ концовъ (и вопреки здравому смыслу) пробовалъ блеснуть рожденіемъ и древностью своего рода, а я выступилъ передъ нимъ «якобы» его завоеватель и «подзадорилъ» его Адамомъ, котораго я былъ прямымъ потомкомъ, какъ показывало мое имя, тогда какъ онъ былъ боковою вѣтвью, какъ свидѣтельствовало его имя и его позднѣйшее норманское происхожденіе; и такъ всѣ мы торжественнымъ маршемъ вернулись назадъ въ гостинную и закусили стоя — подаютъ сардинки и землянику, вы группируетесь вокругъ стола и кушаете не садясь. Здѣсь культъ застольнаго старшинства не такъ стѣснителенъ: два лица самаго высокаго ранга бросаютъ шиллингъ, лицо выигравшее идетъ первымъ за своимъ угощеніемъ, а потерявшему достается шиллингъ. Два слѣдующія по рангу лица продѣлываютъ тоже, затѣмъ два слѣдующія за ними — тоже и т. д.