Я выразилъ ему свое удовольствіе.
— Отлично, сэръ, превосходно; я вамъ ручаюсь, что въ ней вамъ не стыдно показаться. Но, погодите, вы увидите, что мы для васъ приготовимъ по вашей мѣркѣ. Иди-ка сюда, Тодъ, — книгу и перо! пиши: длина ноги 32… и такъ далѣе.
Прежде чѣмъ я могъ вымолвить слово, онъ снялъ съ меня мѣрку и отдавалъ приказанія относительно фраковъ, тужурокъ, крахмальныхъ рубашекъ и другихъ тому подобныхъ вещей. Наконецъ, улучивъ удобную минуту, я сказалъ ему:
— Но, любезный другъ, я не могу сдѣлать вамъ этихъ заказовъ, если вы не можете ждать уплаты неопредѣленное время или размѣнять этотъ билетъ.
— Неопредѣленное время! Это слабое слово, сэръ, слабое слово! Вѣчно — вотъ настоящее слово, сэръ. Тодъ, заверни эти вещи и отправь ихъ сейчасъ же джентльмену, куда онъ прикажетъ. Мелкіе заказчики могутъ подождать. Запиши адресъ джентльмена и…
— Я перемѣняю квартиру. Я зайду сюда и оставлю вамъ свой новый адресъ.
— Отлично, сэръ, превосходно. Одну минуточку… позвольте мнѣ проводить васъ, сэръ. Вотъ… Добрый день, сэръ, будьте здоровы.
Ну, читатель, понимаете-ли вы, что случилось? Я свободно принялся покупать все, что мнѣ было необходимо, и требовалъ, чтобы мнѣ размѣняли мой билетъ. Черезъ недѣлю я былъ великолѣпно одѣтъ съ головы до ногъ, со всей подобающей роскошью и со всѣми удобствами, и поселился въ дорогомъ частномъ отелѣ, въ Ганноверскомъ скверѣ. Здѣсь я и обѣдалъ, но завтракать я постоянно ходилъ въ скромный трактиръ Гарриса, туда, гдѣ я впервые отобѣдалъ на свой билетъ въ милліонъ фунтовъ стерлинговъ. Благодаря мнѣ, Гаррисъ пошелъ въ гору. Повсюду разнеслась молва, что иностранецъ-оригиналъ, у котораго въ карманахъ жилета лежатъ банковые билеты въ милліонъ фунтовъ стерлинговъ, сталъ покровителемъ этого трактира. Этого было достаточно. Изъ бѣдняка, перебивавшагося, какъ говорится, изъ кулька въ рогожку, едва сводившаго концы съ концами, Гаррисъ превратился въ знаменитость и отъ посѣтителей не было отбою. Онъ былъ такъ признателенъ мнѣ, что заставилъ меня почти насильно взять у него взаймы денегъ; и такъ, будучи нищимъ, я имѣлъ деньги для своихъ расходовъ и жилъ, какъ истый богачъ и вельможа. Я понималъ, что рано или поздно все это величіе разсыпется въ прахъ, но я уже попалъ въ водоворотъ и долженъ былъ либо выплыть изъ него, либо потонуть въ немъ. Какъ видитъ читатель, ожиданіе неминучей бѣды вносило серьезный, отрезвляющій, даже трагическій элементъ въ положеніе вещей, которое иначе было бы просто на-просто смѣхотворнымъ. Ночью, въ темнотѣ, передо мной постоянно выступала трагическая сторона дѣла, мнѣ постоянно слышались предостереженія, угрозы; и я стоналъ и ворочался, а сонъ бѣжалъ отъ моихъ глазъ. Но при яркомъ дневномъ свѣтѣ трагическій элементъ блѣднѣлъ и исчезалъ, а я шелъ на свѣжій воздухъ и былъ счастливъ до головокруженія, до опьяненія, если такъ можно выразиться.
И въ этомъ не было ничего удивительнаго; вѣдь я сдѣлался одной изъ знаменитостей столицы міра, это порядкомъ вскружило мнѣ голову. Не нашлось бы газеты — англійской, шотландской или ирландской — гдѣ бы ни упоминалось иногда по нѣсколько разъ о «человѣкѣ съ милліонами фунтовъ стерлинговъ въ карманѣ жилета» и о его послѣднихъ дѣйствіяхъ и рѣчахъ. Сперва отзывы эти помѣщались въ концѣ столбца новостей личнаго характера; затѣмъ я очутился впереди представителей соединеннаго королевства, даже впереди баронетовъ, далѣе — впереди бароновъ и такъ далѣе, и такъ далѣе, постоянно подымаясь, по мѣрѣ того, какъ возростала моя извѣстность, пока наконецъ я не достигъ возможно высшаго предѣла восхожденія; тутъ я и остался, получивъ старшинство надо всѣми герцогами не-королевской крови и надъ всѣми духовными особами, исключая примаса всей Англіи. Но замѣтьте, это еще не была громкая слава; пока я пріобрѣлъ только извѣстность. Затѣмъ наступила высшая степень повышенія, — такъ сказать торжественнаго посвященія, — въ одно мгновеніе ока бренный шлакъ моей извѣстности превратился въ нетлѣнное золото славы: «Punch» выпустилъ мою каррикатуру! Да, теперь я сталъ важнымъ лицомъ; положеніе мое было упрочено. Надо мною могли еще подшучивать, но съ почтеніемъ, безъ неучтиваго хихиканья; странности мои могли вызывать улыбку, но отнюдь не насмѣшку. Время для насмѣшекъ ушло навсегда. «Punch» изобразилъ меня всего обвѣшаннаго тряпьемъ, которое я промѣниваю лейбъ-гвардейцу на лондонскую башню. Ну, можно вообразить себѣ, что сталось съ молодымъ повѣсой, на котораго до того времени никто и никогда не обращалъ вниманія, а теперь вдругъ ему стоило только разинуть ротъ, и всякое его слово подхватывалось на лету и повторялось на всѣ лады; стоило ему выйти на улицу, — онъ слышалъ переходившіе изъ устъ въ уста возгласы: «Вотъ, онъ идетъ! это онъ!»; за завтракомъ на него глазѣла цѣлая толпа; едва онъ показывался въ оперной ложѣ, тысячи биноклей направлялись на него. Ну, словомъ, я по цѣлымъ днямъ купался въ славѣ — вотъ сущность всего, что было.
Читать дальше