Эрнест Хемингуэй - Райский сад

– Ты очень интересно рассуждаешь, особенно для такого жаркого дня. Вино развязало тебе язычок?

– Но совсем не так, как после абсента, – сказала Кэтрин. – Ничего опасного. Я начала новую, добропорядочную, жизнь и теперь читаю, стараюсь познать окружающий мир и поменьше думать о себе, и я попытаюсь так держать, но вряд ли нам следует оставаться в городе в такое время года. Может быть, уедем? По дороге я видела столько прекрасного и хотела бы все нарисовать, но я не рисую и никогда не умела. А еще не знаю, столько интересного я могла бы писать, но даже письма у меня толком не получаются. До приезда в эту страну я и не думала стать художницей или начать писать. А теперь меня точно гложет что-то, и я ничего не могу поделать.

– Пейзаж есть пейзаж. И делать с ним ничего не надо. И «Прадо» есть «Прадо», – сказал Дэвид.

– Существует только то, что мы видим, – сказала она. – И я не хочу, чтобы я умерла и все исчезло.

– Ты запомнишь каждую милю нашего пути. Желтую землю, и седые горы, и гонимую ветром соломенную сечку, и длинные ряды сосен вдоль дороги. Ты запомнишь все, что видела и что чувствовала, и все это твое. Разве ты не запомнила Ле-Гро-дю-Руа или Эг-Морт и долину Камарг, которую мы исколесили на велосипедах? Все это останется.

– А что будет, когда я умру?

– Тогда не будет тебя.

– Но я не хочу умирать.

– Тогда живи, пока живется. Смотри, слушай и запоминай.

– А если не смогу запомнить?

Он говорил о смерти так, словно она ничего не меняла. Женщина выпила вино и посмотрела на толстые стены с зарешеченными окошками, выходившими на узкую улочку, где никогда не было солнца. А в открытую дверь видна была сводчатая галерея и яркий солнечный свет на стертых булыжниках площади.

– Опасно выходить за пределы своего мирка, – сказала Кэтрин. – Пожалуй, я вернусь в свой, наш мирок, который я выдумала. Я хочу сказать, мы выдумали. Я там пользовалась большим успехом. Прошло всего четыре недели. Вдруг мне опять повезет? Принесли салат, и теперь они не видели ничего, кроме зелени на темном столе да солнца на площади за сводчатой галереей.

– Тебе полегче? – спросил Дэвид.

– Да, – сказала она. – Я так много думала о себе, что снова стала несносной, как художник, у которого в голове только собственный портрет. Это было ужасно. Теперь мне лучше. Надеюсь, все будет хорошо.

Прошел сильный дождь, и жара спала. В затененной жалюзи просторной комнате отеля «Палас» было прохладно. Они вместе легли в глубокую ванну, а потом повернули кран, и стремительный поток воды со всей силой обрушился на их тела. Они растерли друг друга большими полотенцами и забрались в постель. Свежий ветер с моря проникал через ставни и ласкал их тела. Кэтрин лежала, подперев голову руками.

– А что, если мне снова превратиться в мальчика? Это не очень неприятно?

– Ты нравишься мне такая, как есть.

– Так заманчиво. Но наверное, в Испании следует быть осторожнее. Это такая строгая страна.

– Оставайся сама собой.

– А почему у тебя голос меняется, когда ты говоришь мне это? Пожалуй, я решусь.

– Нет. Не теперь.

– Спасибо и на этом. Тогда буду любить тебя как женщина, а уж потом…

– Ты – женщина. Женщина. Моя любимая девочка, Кэтрин.

– Да, я – твоя женщина, и я люблю тебя, люблю, люблю.

– Молчи.

– Не буду. Я – твоя Кэтрин, и я люблю тебя, ну пожалуйста, я люблю тебя всегда, всегда…

– Тебе незачем повторять это. Я сам вижу.

– Мне нравится говорить, и я должна и буду говорить. Я всегда была чудной и послушной девочкой и буду такой. Обязательно буду.

– Можешь не повторять.

– А я буду. Я говорю и говорила, и ты сам говорил. А теперь, пожалуйста. Ну пожалуйста.

Они лежали неподвижно, и она сказала:

– Я так люблю тебя, и ты такой замечательный муж.

– Не может быть!

– Я тебе понравилась?

– А ты как думаешь?

– Думаю, да.

– Очень.

– Раз обещала, то буду стараться. А теперь, можно, я снова стану мальчиком?

– Зачем?

– Ну чуть-чуть.

– Не понимаю.

– Все было чудесно, и мне хорошо, но ночью я хотела бы еще раз попробовать, если ты не против. Ну можно? Только если ты не против?

– Мне-то что?

– Значит, можно?

– Тебе очень хочется?

Он не спросил, нужно ли ей это, и все же она сказала:

– Не то чтобы мне это было нужно, но, пожалуйста, если можно, ладно?

– Ладно. – Он обнял ее и поцеловал.

– Кроме нас, никто не догадается, кто я. Мальчиком я буду только по ночам, и тебе не придется краснеть за меня. Можешь не волноваться.