Эрих Распе - Путешествия и приключения барона Мюнхгаузена

— «Бумажка для меня не имѣетъ цѣнности, я люблю только золото и драгоцѣнные минераллы!»

— «А что это за изображенія и гербы на этихъ медаляхъ и другихъ предметахъ?» — Спросилъ одинъ изъ матросовъ нашего корабля.

— «Эти вещи поднесены мнѣ въ подарокъ знаменитыми особами въ Франціи. Вотъ, напримѣръ, эта медаль, поднесена мнѣ баронессой Крюгеръ, а эта графомъ Тралялинскимъ, а эта за мои благодѣянія въ пользу бѣдныхъ!»

Онъ еще много пересчитывалъ именъ и объяснялъ значеніе каждаго изображенія, но я уже забылъ его подлинныя слова, а своего не хочу добавлять, чтобы не вызвать недовѣрія къ моимъ разсказамъ.

— Боже мой! — подумалъ я про себя, — этотъ невзрачный господинъ должно быть оказалъ человѣчеству громаднѣйшія услуги, если, при господствующей въ настоящее время общей скупости, онъ осыпанъ такими многочисленными и драгоцѣннѣйшими подарками!

Отъ бесѣды съ нами онъ такъ усталъ, что попросилъ не безпокоить его, пока онъ не отдѣлается окончательно отъ смущенія. Это было вполнѣ понятно, потому что быстрота паденія воздушнаго шара была такъ велика, что у него захватило дыханіе, и онъ нѣкоторое время совсѣмъ не могъ произнести ни одного слова. Кромѣ того, онъ думалъ, что пропадетъ безъ слѣда въ морскихъ волнахъ, такъ какъ близко береговъ не видно было. Черезъ нѣкоторое время онъ оправился и разсказалъ намъ слѣдующее:

— «Я самъ родомъ французъ. У меня нѣтъ въ достаточномъ количествѣ ни знаній, ни фантазіи, ни умѣлости чтобы выдумать такого рода путешествіе. Я сознаюсь въ этомъ чистосердечно и себя не расхваливаю, но меня сильно раздражала заносчивость и спѣсь семи обыкновеннныхъ клоуновъ и танцовщиковъ по канату. И, вотъ, чтобы сбавить эту спѣсь у нихъ, мнѣ какъ-то случайно пришла мысль воспользоватся услугами воздуха, чтобы подняться еще выше ихъ. И теперь я, конечно, считаю себя родоначальникомъ будущей авіаціи.

„Дней, приблизительно, шесть или семь тому назадъ, къ сожалѣнію точно не знаю, потому что потерялъ счетъ времени, — я поднялся на своемъ шарѣ въ Англіи, съ мыса Принца Велійскаго, взявъ съ собою барана, чтобы потомъ его сбросить, для потѣхи любопытныхъ зрителей. Черезъ нѣсколько минутъ я поднялся довольно высоко, и люди, которыхъ я оставилъ на землѣ казались очень ничтожными пылинками; меня же несло все выше и выше. Къ моему несчасью, черезъ минутъ десять послѣ того, какъ я поднялся, вѣтеръ перемѣнилъ свое направленіе и вмѣсто того, чтобы отнести меня къ Экзетеру, гдѣ я хотѣлъ спуститься, онъ понесъ меня къ морю. Мнѣ стало такъ страшно, что я потерялъ сознаніе и полумертвымъ лежалъ въ корзинѣ вмѣстѣ съ бараномъ. Когда я оглянулся, то увидалъ, что вѣтеръ гонитъ меня надъ моремъ, надъ которымъ я долго носился на чрезвычайной высотѣ. Густыя облака, мѣшали мнѣ разсматривать оставленную внизу подъ собой землю.

„Какое счастье, что я не выбросилъ барана для потѣхи публики. На третій день сильный голодъ принудилъ меня убить барана и этимъ спасти себя отъ голода. Какъ это ни противно и совершенно чуждо для меня, но я вынужденъ былъ совершить такое, своего рода преступленіе, т. к. былъ поставленъ въ критическое положеніе. Пока я лишалъ жизни бѣднаго моего спутника, мой шаръ уже успѣлъ подняться выше луны. Я вспомнилъ одну интересную сказку, будто луна сдѣлана изъ самаго чистаго серебра. Ея пріятный свѣтъ меня ласкалъ и съ большимъ наслажденіемъ я всматривался въ ея лицо, но не успѣлъ я хорошенько насмотрѣться на нее, какъ почувствовалъ, что меня что-то сильно грѣетъ. Шаръ на столько приблизился къ солнцу, что оно безпощадно жгло мою спину и сожгло совершенно мои усы, рѣсницы и бороду.

«Кстати, я воспользовался лучами солнца, положилъ убитаго барана съ той стороны, гдѣ оно особенно сильно грѣло, — и черезъ какихъ нибудь три четверти часа баранъ зажарился. Не знаю чѣмъ объяснить, что мясо барана оказалось очень вкуснымъ; должно быть это оттого, что оно изжарилось солнечными лучами. Этимъ то мясомъ я питался все время своего воздушнаго путешествія.

„Кто знаетъ, до какихъ поръ мнѣ пришлось бы еще летать. Я, чего добраго, посѣтилъ бы всѣ планеты небесныя. Залетѣлъ бы въ гости къ прекрасной Венерѣ, пожелалъ бы всего хорошаго жителямъ Марса, и много кое чего еще увидѣлъ бы“…

— А зачѣмъ вы такъ долго летали, господинъ? — спросилъ француза одинъ изъ матросовъ нашего судна.

„Эхъ, дорогой мой, я хотѣлъ давно слетѣть на землю, но веревка, которая соединена съ клапаномъ на нижней сторонѣ шара, предназначеннымъ для выпусканія газа, оборвалась, не выпустивши ни одной струйки газа. А безъ этого спускатся никакимъ образомъ нельзя было. Если бы вы, уважаемый баронъ, — обратился онъ ко мнѣ, - не выстрѣлили въ мой шаръ и не разорвали бы его, и тѣмъ не выпустили изъ него газа, то я могъ бы носиться на немъ между небомъ и землей, какъ Магометъ, до самаго дня страшнаго суда.“