Симадзаки Тосон - Нарушенный завет

— Нельзя молча смотреть! Пойдём все вместе и будем просить директора! — предложил шестнадцатилетний староста класса. Раздались возгласы одобрения.

— Да, пойдём! — поддержал его другой ученик, видимо, сын крестьянина.

Решение было принято. Оставив дежурного для обычной уборки, мальчики вышли из класса. Среди них был и Сёго. Директор сидел у себя в кабинете, беседуя с Бумпэем. Когда к нему явились в полном составе ученики старшего, четвёртого, класса, он сразу догадался, что они хотят ему сказать.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил, однако, директор как ни в чём не бывало.

Староста класса приблизился к директорскому столу. Директор и Бумпэй смотрели на него пристальным взглядом. По сравнению с Сёго это был очень развитой мальчик, он говорил ясно и чётко.

— Мы пришли к вам с просьбой, — начал он и рассказал о чувствах всего класса. — Пожалуйста, оставьте нам этого учителя. Пусть он «этa» — всё равно. Ведь теперь среди учеников есть «синхэймины». Почему же нельзя, чтоб и учитель был «синхэймин»? Об этом горячо просят вас все ученики. Пожалуйста! — сказал он и склонил голову.

— Господин директор, мы все просим! — в один голос сказали все ученики и тоже склонили головы.

Директор встал. Обведя всех взглядом, он сказал:

— Я прекрасно понимаю то, что вы говорите. Если вы так горячо хотите, чтобы он остался, постараюсь сделать всё, что возможно. Однако для всего есть определённый порядок. Когда хотят обратиться с просьбой, то полагается поступать по правилам: послать представителя или подать прошение. А вваливаться гурьбой, как вы, и кричать: «Оставьте его!» — это просто безобразное поведение.

Староста класса хотел было что-то сказать в своё оправдание, но не решился и только глядел на директора полными слёз глазами.

— Послушайте! — Директор взял со стола бумагу и, развернув её, показал им. — Сэгава-сэнсэй подал заявление об уходе. Это заявление нужно представить инспектору» нужно также показать члену городского управления по отделу образования. Как бы я ни хотел спасти Сэгаву-сэнсэя, но, если я буду стараться один, а члены управления не захотят со мною считаться, ничего не получится, не так ли? — Немного мягче он продолжал: — Я один не могу ничего добиться, подумайте об этом хорошенько. Потерять такого хорошего преподавателя не только вам, но и мне очень жаль. Я прекрасно понимаю то, что вы сказали. Во всяком случае, сегодня идите по домам и не забывайте о занятиях. Вам лучше в такие дела не вмешиваться. Разумеется, школа не сделает ничего плохого, а для вас самое главное — учиться.

Бумпэй слушал, скрестив на груди руки. Глядя вслед растерянно выходившим ученикам, он холодно усмехнулся. Директор закрыл дверь.

— Разрешите узнать, не приходил ли сюда Сэгава-кун?

С этими словами на квартиру к Кэйносину зашёл Гинноскэ. По-дружески заботливый Гинноскэ, обеспокоенный всем случившимся, отправился разыскивать Усимацу.

Осио выбежала к нему.

— Сэгава-сан? Он только что ушёл.

— Только что? — Гинноскэ взглянул на Осио. — А куда он пошёл, вы не знаете?

— Хорошенько не знаю… — Осио запнулась. — Я слышала, что из Токио приехала супруга Иноко-сана. Вероятно, туда… Должно быть, он пошёл в гостиницу к Итимуре-сану. Сэгава-сан что-то такое говорил.

— К Итимуре-сану? Ну, это хорошо! — Гинноскэ перевёл дух. — А я ужасно беспокоился, зашёл узнать в Рэнгэдзи, а там сказали, что Сэгава-кун ещё не вернулся из Школы. Пошёл в гостиницу к Итимуре-сану, оказалось, и там его нет. Ну, думаю, не у вас ли он, случаем, и вот пришёл. — Гинноскэ задумался. — Значит, он был у вас…

— По-видимому, вы разминулись, — Осио слегка покраснела. — Не зайдёте ли? Хоть у нас так убого…

Гинноскэ вошёл за Осио в комнату и подсел к очагу.

На покрасневших припухших щеках Осио всё ещё были видны следы слёз. По одному выражению её лица Гинноскэ понял, о чём говорил Усимацу, прощаясь с ней. Судя по тому, как он вёл себя в школе, как каялся на коленях… наверняка его друг затеял что-то отчаянное. Что творится у него в душе? Несчастный! Гинноскэ хотелось хоть чем-нибудь помочь Усимацу, об этом он и собирался поговорить с Осио. Но сперва он стал расспрашивать девушку о ней самой. Оказавшись в таком бедственном и печальном положении, Осио сразу же почувствовала, что Гинноскэ можно довериться. К тому же она хорошо знала, что он и Усимацу — задушевные друзья. Она с тёплым чувством думала, что вот он-то поймёт, каково ей теперь, и с участием её выслушает. Когда же Гинноскэ спросил, почему она вернулась к отцу, сердце её дрогнуло. Всё, что произошло, пока она не решилась бежать из храма… она не могла об этом вспомнить без слёз… Осио даже не знала, с чего начать. Чувствительная, как все девушки, смущённая всей убогостью обстановки, этими закопчёнными стенами, она рассказала, то подкладывая хворост в огонь, то поправляя кимоно. По словам Осио, она решилась уйти из храма после того, как выплакала все свои слёзы. Ведь отец ей твёрдо сказал: «Пусть даже настоятель и не ведёт себя, как положено отцу, но ты всегда должна помнить, что тебя в храме воспитали. Раз ты стала дочерью Рэнгэдзи, ты ни в коем случае не должна возвращаться домой, как бы трудно тебе ни приходилось». Поэтому Осио, покинув храм, долго блуждала впотьмах, не зная, куда ей идти. Бредя вот так, словно в страшном сне, она вдруг наткнулась на человека, распростёршегося на снегу. Присмотрелась и увидела, что этот пьяный — её отец. Она испугалась, не замёрз ли он? Остановила как раз проходившего мимо Отосаку, и они вместе кое-как дотащили его домой. Натолкнись Осио на него немного позже, отец бы замёрз. С тех пор он слёг. По словам врача, состояние отца тяжёлое. Надежды на выздоровление почти нет.